Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая Страница 6

оглядываясь, почти не сомневаясь, что для отыскания идолища поганого лопата не понадобится. И точно… Стоит себе под большой сосной, глядя на два кургана, имея третий за спиной. Даже разрытой земли рядом нет, будто он не выкопался, а просто вырос! Вырос, как настоящий гриб, пронзая землю своей округлой головкой с намеченной шляпкой.

– Вот он, значит, как! – ответил Куприян. Некоторое время молчал, потом добавил. – Упрямый, бесяка. Да меня-то ему не переупрямить. Я вот что: свезу его к озеру. Посмотрим, как он из воды-то выплывет.

«Когда хмель утонет, а камень поплывет», – так говорят, имея в виду «никогда». Но мысль эта не утешила Устинью. Если все-таки случится то, что возможно никогда, это будет означать, что и конец света не за горами. Весной, когда почти не удается поесть досыта и бесовки-лихоманки, куда ни пойди, провожают тебя недобрыми глазами желтых и белых цветов, нетрудно поверить, что уже вот-вот и весь мир обломится, как тонкая льдинка, не сумев набраться новых сил для тепла и изобилия.

* * *

В третий раз каменного бога нашли не Куприян с Устиньей. Обнаружили его мужики из Усадов, рыболовы. Идолище, мокрое и довольное, стояло на берегу, шагах в десяти от берега. Рыбаки сразу разглядели на нем лицо и пустились бежать, пораженные ужасом. Весть разнеслась, собралась толпа из ближайших деревень – Барсуков, Усадов, Вязников и Борыничей. В толпу замешались и Куприян с Устиньей. Прячась за спинами, наблюдали, как люди рассматривают камень, дивятся, гадают, что это такое и откуда взялось… Кто-то предлагал послать за отцом Ефросином в Усть-Хвойский монастырь, пусть, мол, окропит идола святой водой да помолится, тот и рассыплется! Мысль была здравая, но до монастыря далеко, а отец Ефросин очень стар. Никто не мог припомнить случая, чтобы он покидал свою лесную келью ради чего-либо, кроме монастырских церковных служб.

В итоге мысль эту оставили, присудили, что самое лучшее – затащить камень в лодку и утопить на середине озера. Взялись за дело несколько крепких мужиков, но далось оно с большим трудом – камень в пол-аршина высотой оказался втрое тяжелее, чем ему полагалось. Глядя, как с ним корячатся барсуковский кузнец Великуша, Красил и Иванец, признанные силачи, Куприян дивился – как сам-то с этим бесом управлялся в одиночку? Уж не прибавляет ли себе сил каменный бог?

Наконец, призвав на помощь сумежского мотобойца Демку Бесомыгу, идола затащили в лодку, взяли весла и отплыли. Еще пока мужики выгребали к середине, а Демка на берегу жаловался, что камень отдавил ему ногу, Куприян угадал, что сейчас будет. И не ошибся: пока Иванец держал весла, Великуша и Красил попытались вдвоем поднять идола и спустить за борт… лодка накренилась… и под крик толпы перевернулась.

Истошно вопили бабы, будто из крика можно было свить веревку для помощи. Перевернутая лодка качалась, поначалу ничего не было видно, но вот возле нее вынырнула одна мокрая голова, потом вторая, облепленная волосами. Переглянувшись, они погрузились снова – искать третью. Через долгие, наполненные криком и молитвами мгновений показались снова – теперь их было три. Великуша, самый сильный, сумел в воде вывернуться из тяжелого кожуха, нырнул, нашел тонущего Красила и теперь плыл, волоча его за собой. Позади плыл Иванец. Вода в озере была еще холодна, как зимой, но сильные молодые мужики сумели добраться до берега до того, как окоченели. Тут же на них кинулись, стали помогать раздеться, отжимать одежду, передали кто что мог – кто рубаху, кто шапку.

– Христом богом, чтобы мне белого дня не видать! – кричал из гущи толпы Красил. – Он меня чуть не утопил, чертяка! Да кто-кто – камень этот чертов! Держит мою руку, не дает отпустить! Держит и на дно тянет, во тьму кромешную! Уж я с белым светом было простился…

– Как же ты спасся?

– Молитву Богородице вспомнил. Он и отпустил. А тут меня Великуша за волосы сверху хвать… А не вспомнил бы, так он и уволок бы меня на дно с собою…

Несостоявшимся утопленникам дали несколько мешков из телег, чтобы завернуться, усадили и скорее повезли к деду Заморе греться и сушить одежду – до иного жилья было слишком далеко.

– Да в баню, в баню! – кричали следом.

Куприян и Устинья молча переглянулись среди судачащей толпы. Оба подумали: каменный бог куда опаснее, чем они думали поначалу. С ними он еще милостиво обошелся, доставил хлопот, но вреда не причинил.

Когда уже через день в Барсуки пришла весть, что упрямый идол стоит на берегу озера, на прежнем месте, Куприян только и подумал: слава богу, от моего поля он, кажись, отвязался. Люди будут думать, что идолище вышло из озера, и никто не обвинит в этом несчастье бывшего волхва…

Глава 2

Погода держалась для этой поры суровая, чуть не всякий день заново принимался идти снег. По волости ширилось смятение. Говорили, что из-за каменного бога лето будет холодное и неурожайное – если еще будет! Раз-другой Куприяна спрашивали обиняком: не надо ли, мол, идолищу какую жертву принести, чтобы не вредил? Куприян только отмахивался: не ведаю ничего, идолу служить не стану! Через несколько дней Левша, сосед, рассказал: видели, мол, каменный бог кровью вымазан, петух и курица перед ним лежат зарезанные. Не ты ли, Куприян? Видно, кто-то испугался грядущего неурожая и попытался умилостивить бога, как делали пращуры. Тут Куприян с Устиньей встревожились не на шутку: дойдет до Новгорода, что в Великославльской волости, мол, снова идольская вера завелась, бывшего волхва первым к ответу потянут. А это уже такое дело – быть бы живу.

«Дед Замора небось, старый хрен, идолищу петуха зарезал, а я отвечай! – возмущался Куприян. – Ему-то что, он сам, поди, тому камню ровесник!»

Дед Замора и правда жил при Змеевом камне с незапамятных времен, сам Куприян помнил его с детства – и с тех пор одноглазый колдун не изменился. Будь в волости хоть одна церковь – священник уж не оставил бы это дело без внимания. Но теперь народ склонялся к тому, что раз церквей больше нет, придется просить о помощи старых богов.

Недавно появилась пролетная дикая утка, и мужчины по вечерам и рано утром ходили на охоту. Ходил и Куприян: он-то лучше всех знал места, где пролетают стаи, искусно пользовался манком и порой приносил по пять-шесть птиц. Устинья варила из них похлебку, а часть закоптили впрок.

Нынче Куприян как раз вернулся с удачного лова и рассказывал племяннице, которого селезня каким образом