Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 59

— Вот как?

— Ее вина — мой ответ.

Теперь задумался боярин.

А что он скажет? Я твою девку на спину завалить хотел, а она отказываться начала? Я и осерчал? Как-то такое дочерям незамужним и не говорят.

— В чем она провинилась, батюшка?

— Эммм… дура, как есть. Приказал ей одежду мою починить, так она орать начала.

— И правда дура, батюшка. Давай, я твою одежду и починю, и выстираю, и почищу. Чего ты эту дуру позвал, я б все лучше сделала, — согласилась Устинья.

Боярин только рукой махнул.

Гнев прошел, и он лишний раз убедился, что все бабы — дуры. Судьба у них такая, наверное.

* * *

Настасью Устинья нашла на сеновале. В сарае, в котором хранилось сено.

Та ревела в сорок три ручья, и девушке пришлось сильно дернуть холопку за ногу, чтобы та обратила внимание на боярышню.

— Чего воешь?

— Боярышня? Тебе чего?

Так бы Настасья промолчала, куда уж ей, холопке у Заболоцких, голос повышать. Но коли все равно засекут до смерти — чего терять-то?

— Того. Отец на тебя не гневается, я ему сказала, что ты мне прислуживаешь. Поняла?

Настасья захлопала глазами, как разбуженная сова. Боярина понять можно было. Красивая баба — она и после долгих слез была красива. Высокая, статная, с золотой косой до колен, с васильковыми глазами, круглолицая, что называется — кровь с молоком. Тут кто хочешь соблазнится.

— П-поняла.

— Что ты ему сказала такого? Мне знать надо, ежели что…

— Что с Егоркой я… боярин ведь уехал. А я замуж хочу, за Егорку, детей хочу… люб он мне!

— А ты ему?

— И я…

— Не будет он тебя попрекать, что не девкой взял?

Настасья только рукой махнула.

— Да знает он про твоего батюшку, боярышня. Про все знает. Сказал, ему все равно, что было. До него… он тоже не в поле себя нашел, и у него бабы бывали. Вот когда потом — уже измена. А до того не страшно. Я с батюшкой твоим поговорить хотела, а он сразу меня начал… — Настасья поняла, что о таком как-то и не надо бы боярышням говорить, о другом сказала. — Ежели б разрешили нам в деревню уехать, Егор — он с лошадьми хорошо понимает…

Устинья только рукой махнула.

— Хорошо. Поговорю я еще раз с отцом, пусть он тебе приданое даст. И лишний раз ему на глаза не попадайся. Поняла?

— Да, боярышня…

Устя махнула рукой и вышла вон. И не видела, как холопка проводила ее удивленным взглядом.

Казалось бы…

Боярышня, которая должна ее ненавидеть за связь с боярином, спасла от верной гибели.

Странно это. Непонятно…

* * *

— Илюшенька, вечером приходи куда обычно.

Как услышал Илья этот тихий шепоток, так все дыбом и встало.

Сенная девка мимо пробежала, шепнула словечко, и потянулось время, что мед липкий. Едва-едва…

Что ж солнце такое… никак оно не закатится. И короткИ осенние дни, а когда вечера ждешь, так вдвое длиннее становятся.

Но вот скрылось оно за горизонтом, сменился Илья с караула, и отправился…

Куда?

Палаты — это не просто царские хоромы. Это множество зданий, соединенных где переходами, где подвалами, где еще чем. Если знать, можно и в подземные ходы попасть, есть такие в палатах царских. Их еще государь Сокол строил, говорят, коли случится беда, так в потайной ход, да и выбраться. Как последняя надежда для жены его, для детей…

До сих пор те ходы не завалены, разве что палаты разрослись, и ходов новых накопали.

Вот в один из таких ходов и нырнул Илюша. Прошел немного, всего двадцать шагов в темноте, повернул налево и дверь толкнул.

Вот тебе и потайная комнатка.

Богато убранная, с ложем роскошным, мехами заваленным.

И на ложе — нагая женщина.

Кожа белая на соболях темных так и светится, черные волосы по меху змеями ползут, глаза словно у кошки светятся…

— Иди ко мне, Илюшенька…

Кто бы тут отказался? Илья на ходу кафтан стянул, на ложе упал — и началось.

Царица — баба ненасытная, когда она отвалилась, Илья рядом растянулся, словно неживой. А ей и ничего вроде, только хорошо стало.

Лежит рядом, глазами поблескивает, прядь волос черных своих перебирает.

— Маринушка…

— Отдохни, Илюша, есть у нас еще время. Супруг мой с боярами сейчас заседает, долго еще будет разговор идти.

Илья послушно вытянулся.

Коли есть время…

Да, надо отдохнуть. Еще раз он точно сможет…

Давненько уж связь эта длилась, целый год, а может, и больше. Царице симпатичный да смышленый парень приглянулся, она его и приманила. Сенную девку свою за ним послала, а когда пришел… тут уж и поздно отворачиваться было.

Да и кто бы смог, от такой-то женщины?

Илья и не смог.

Себя корил, терзался жутко, а потом рукой махнул, словно отрезало. А что?

Коли царь с женой своей не справляется, в чем тут Илья виновен? Уделял бы Марине больше времени, не искала б она себе забав. Опять-таки, не в царских покоях все происходит, абы кто сюда не войдет, так что сильно Илья не опасался.

Знал, что наказание за измену царю одно — смерть. Но не боялся почему-то.

Это ж других ловят, других казнят. А у него все хорошо будет, он умный и смелый, он придумает, как не попасться…

Марине эти мысли были так хорошо видны, словно Илья все вслух говорил. Дурачок?

Но не за разум и рассудительность царица его выбрала, а за пылкость и неутомимость. Надо же себя побаловать?

Вот и баловала от души. И так, и этак…

Или вернее сказать, и тем и этим…

— Истомилась, Маринушка, пока меня не было?

Царица только улыбнулась.

Как она и думала — неутомим. И такой забавный дурачок… неуж ты думаешь, что я томиться без тебя буду? Или что один ты сюда приходишь?

Смешной мальчик.

Иди сюда, если восстановился… иди ко мне, Илюшенька, иди…

* * *

— Мишенька, отец приехал. Не смогу я теперь часто к тебе прибегать.

А и не надо. Надоела ты мне, что холера.

Но вслух Михайла, конечно, ничего такого не сказал. Изобразил отчаяние.

Они с Аксиньей виделись на сеновале. Да-да, на сеновале завсегда удобнее. И улечься можно, и обняться, и не только…

До самого главного у них дело не дошло. Михайла уверял Аксинью,