Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 43

А как быть?

Долго не размышлял Руди, спустился вниз, да и к боярину Прозорову подошел.

— Яков Саввич, я плохие известия из дома получил.

— Что в Россе не так?

Руди руками замахал, заулыбался.

— Нет Яков Саввич, в Россе хорошо все, — что и жалко-то, не взяла их лихоманка. — Но я ж отсюда родом, вот мне и написали. Брат у меня приболел, хотел бы со мной проститься.

Боярин Прозоров кивнул.

— Серьезно это?

— Очень серьезно. Молиться буду, авось, Господь смилуется, но лекари говорят, надежды мало. О, мой несчастный брат!

— Господь милостив, — Яков Саввич Прозоров перекрестился, на Истермана посмотрел. — Так чем помочь-то тебе, Руди?

— Отпусти меня, боярин, примерно на месяц? Съезжу, разберусь я с делами наследственными, да и к вам вернусь.

Яков Саввич тут же и успокоился. Истермана он давно знал, родственных чувств у него, как на яблоке — шерсти, а вот когда речь о деньгах идет — дело другое. Ради денег Истерман на елку залезет — не уколется! Ну когда так…

— Езжай, Руди, да возвращайся побыстрее. Сопровождение дать тебе?

— Ни к чему, люди и тут понадобятся. Я покамест съезжу, ты, боярин, тоже прокатись, не побрезгуй. Я тут договорился с чудаком одним. Старый барон Давлер всю жизнь к себе в поместье редкости да ценности стаскивал, правда, и дряни всякой натащил — гору. А недавно и померши он. Вот я с его наследником и списался, и договорился, чтобы нам показали все. Толмач есть у нас на всякий случай, а уж сторговаться ты, боярин, сможешь! Да повыгоднее!

— Давлер…

— Его еще Безумным Барахольщиком кличут, не доводилось?

В глазах боярина интерес вспыхнул.

— А, про такое слышал. Чокнутый собиратель.

— Вот-вот. Он самый.

— Мы — в очереди первые будем, наперед все тебе покажут, боярин, потом уж всем остальным.

— Ишь ты… молодец, Истерман. Так государю и скажу, старался слуга твой, много чего нашел ценного, — боярин-то от души хвалил, а Истерман свечам сальным радовался, в неровном свете и не видно было, как его аж перекосило на миг.

СЛУГА!

Скажи еще — холоп!

Погоди у меня, гад, ты еще дождешься плетей, допросишься! Лично пороть тебя буду, боярин, не то еще что похлеще придумаю!

Но боярин Прозоров его чувств и вовсе не заметил, удачному сговору радовался.

Руди тоже улыбался.

Что с наследником Безумного Барахольщика лично магистр Эваринол говорил, что должен барон столько, что считай, там все имущество — Ордена… пусть его!

Поторговаться и наследник сумеет, авось, и себе чего выжмет. А Эваринол Родаль готов был пожертвовать малым ради великого. Пусть его, то барахло… ежели удастся ему Россу подмять, это будет, как кошелек из одного кармана в другой переложить.

Назавтра же Руди выехал из трактира. А через два дня, в дороге, чуточку внешность поменял. Купил краску черную, волосы себе покрасил, а брови и ресницы у него и так темные были, их он так, подчернил самую малость. Кожу другим снадобьем вымазал, потемнела она слегка… из очаровательного блондина — брюнет получился, только постарше, но все одно — очаровательный. *

*- хна, басма, сок грецкого ореха не являлись секретом и были достаточно широко распространены, прим. авт.

Так и отправился в Орден. Понятно, кто хорошо его знает, тот сходство заметить может. Но вряд ли кто приглядываться будет.

А Руди все ж спокойнее будет до поры.

Даже на корабле — вдруг его заметит кто? Заметит, Борису напишет… почтовые голуби летают быстро, даже зимой. А сорвать по глупой случайности все дело…

Нет!

Только не это!

Как может покарать озверевший от ярости магистр, Руди понимал. И жить ему хотелось.

* * *

Невесело было в спальне государыни Любавы. Сидела у окошка Варвара Раенская, иголкой в ткань тыкала, да узор не получался.

Так и не нашли Платона, но сердце ведало — мертв ее супруг, не то б давно объявился. А кто его убил? Как получилось?

Неясно.

Хоть и говорит государыня о волхвах, а только тоже все это вилами на воде писано. Самое страшное, что в мире есть, неизвестность. Самое жуткое…

Любава дверью о косяк грохнула.

— Не затяжелела эта дурища! Не прошел ритуал!

Варвара руки к щекам прижала. Все еще хуже получалось, чем спервоначалу думалось. Ежели и ритуал не состоялся, значит… прознал кто-то заранее, ДО ритуала?

Людей перебил, сделал все, чтобы не удалось им… а КАК⁈ Кто предатель, где он⁈

— А Илья Заболоцкий? Ничего о нем не известно?

И известно не могло быть, Илья из рощи и не выходил, считай, и нечего ему было покамест в городе делать, к Устинье раз пришел, да и хватит ему того. А слугам-то, которых Любавины подсылы расспрашивали, не сказали ничего, вот и отвечали они честно — мол, не знают, не ведают. Не бывал боярич на подворье… а вот с того самого дня и не бывал! Пропал, как есть пропал батюшка наш, Илья Алексеевич, ох горе, горюшко!!!

— Ничего, — Любава нос сморщила. — Не знаю уж, что там такое случилось, кто повинен, но ритуал точно не прошел. Ежели повезло нам, то хоть одним Заболоцким меньше стало! Вот семя поганое!

С этим Варвара согласна была.

— И… Гордон? Не объявился он?

— И он пропал, как не бывало! Можно бы еще кого послать, да не рискну я более. Не хватит у меня верных людей, а и до Бориса дойдет — тяжко мне придется.

— Ждать будем?

— Дождемся… за мягкое место нас прихватят, да на воротах повесят!

Варвара вздохнула… оно понятно, не сами по себе их беды, кто-то супротив них встал, да вот неясно — кто это. И делать что-то надобно, и что делать — непонятно.

— А что делать теперь? Любушка?

— Что-что… наследника Федору дать. Ежели дура эта не затяжелела… надобно бабу найти, а лучше двух или трех, чтобы хоть у одной мальчишка появился, заплатить им, да ребеночка себе и забрать.

— Любушка!

— Чего ты воешь, Варька⁈ Сама знаешь, не видать мне детей от Феденьки, Устинья мне, может, и выносила б внука, а эта… слаба она,