Гарем для сестры султана - Людмила Вовченко Страница 4

Они обе рассмеялись, словно две старые ведьмы, делящие тайное зелье.

* * *

Вечером, когда тени сгустились и гарем снова зашептался, Джасултан устроила ужин в своих покоях.

Она велела накрыть стол не на подушках, а в дальнем зале, где стены были украшены картинами с охотничьими сценами, и окна выходили в сад.

И, конечно же, велела позвать Назима.

Он появился, как всегда, уверенный и расслабленный, но в его глазах уже плескалось что-то большее, чем игра.

— Ты снова позвала меня, султанша, — его голос звучал медленно, лениво, будто шёлк тянулся по коже.

— Я люблю привычки, — ответила она, наливая себе вина. — Садись.

Назим сел напротив, склонив голову в лёгком поклоне, но губы его кривились в усмешке.

— Странные у тебя привычки.

— Не страннее твоей самоуверенности, — усмехнулась она.

Они ели молча. Но это молчание было насыщено.

Пальцы Джасултан неторопливо водили по краю кубка, Назим наблюдал за ней, словно зверь, готовящийся к прыжку.

— У тебя есть привычка смотреть слишком дерзко, — сказала она, когда на столе остались лишь остатки фруктов и мед.

— Я привык смотреть на то, что мне нравится, — ответил он, не отводя взгляда.

— И ты думаешь, тебе это сойдёт с рук?

— А ты хочешь наказать меня, султанша? — его голос стал ниже, плотнее.

Джасултан медленно встала, подошла к нему и, не торопясь, опустилась рядом, так, чтобы их лица были почти на одном уровне.

— А ты сам этого хочешь?

Между ними повисло напряжение, горячее, как солнце полудня.

Назим не шевелился.

Он смотрел прямо в глаза, в самую душу.

— Ты знаешь ответ, — сказал он тихо.

Джасултан медленно провела пальцем по его щеке, обвела контур губ.

Её прикосновение было лёгким, но в нём читался приказ.

И в этот миг она поняла — всё, она играется с огнём, который может её сжечь.

Но, Боже, как ей хотелось гореть.

Назим вдруг перехватил её запястье, осторожно, без грубости, но твёрдо.

— Ты слишком хорошо умеешь играть, султанша, — прошептал он. — Только помни: даже у игрушек есть зубы.

Джасултан не отвела взгляда.

— Пусть попробуют укусить, если осмелятся.

И её голос был не менее опасен, чем его.

* * *

Ночь снова опустилась над дворцом, принесла с собой аромат жасмина и таинственный полумрак.

А за резными дверями, в покоях Хатидже-султан, закручивалась игра, где каждый шаг был на грани.

И никто уже не знал, кто тут хозяин, а кто — пленник.

Глава 4

Глава 4

Ночь ушла медленно, оставив после себя сладковатую истому и странное чувство, будто весь мир теперь пахнет жасмином и мужской кожей.

Джасултан проснулась рано, но не потому, что кто-то посмел её разбудить — нет, она просто слишком хорошо знала себя.

После таких ночей сон становился роскошью.

Она лежала на шёлковых простынях, под тонким покрывалом, и смотрела в узорчатый потолок, лениво перебирав волосы.

Назим уже ушёл. Или, скорее, его ушли, потому что у стражи хватило ума не допускать, чтобы пленник оставался в её покоях на рассвете.

Но ощущение его присутствия всё ещё витало в комнате, будто он оставил за собой не только тепло тела, но и едва заметную насмешку в воздухе.

— Слишком ты умён для своего положения, — шепнула она в пустоту и, зевая, потянулась, будто кошка после долгого сна.

* * *

День начался с новостей.

Едва она оделась — на сей раз выбрав лёгкий наряд из тонкого голубого шёлка, который идеально подходил к цвету её глаз, — как в её покои явился янычар Исхан.

Он вошёл молча, но в его лице читалась тревога.

— Говори, — велела она, смахнув рукой служанок.

— Хатидже-султан, во дворце ходят слухи, — начал он, чуть склоняя голову. — Говорят, что вчерашняя ночь не осталась тайной.

Она подняла бровь.

— И что же там шепчут?

— Шепчут, что ты приручила дикого льва, — Исхан посмотрел ей прямо в глаза. — И что этот лев слишком хорошо знает, как обнажить клыки.

Джасултан рассмеялась — тихо, но с таким удовольствием, что Исхан невольно усмехнулся в ответ.

— Султанский дворец, Исхан, всегда полон змей и шёпота, — сказала она, подходя ближе и беря в руки кинжал. — Если бояться шёпота, можно прожить всю жизнь под покрывалом, боясь выглянуть наружу.

— Но этот шёпот уже на пути к Валиде, — тихо добавил янычар.

С этими словами он протянул ей пергамент, где аккуратным почерком было написано:

«Некоторые женщины забывают своё место. А некоторые рабы — своё предназначение. Пора напомнить всем о границах».

Без подписи. Но почерк был узнаваем.

* * *

— Михримах, — пробормотала она, разглядывая письмо.

Старшая дочь султана, та самая, кто годами пыталась укоротить её и Роксолану, словно усмиряя слишком вольных птиц.

И если в сериалах Михримах показывали милой и мудрой, то здесь она была женщиной холодной, злопамятной и чрезвычайно опасной.

Джасултан медленно скомкала письмо, потом вдруг резко метнула его в чашу с водой. Пергамент зашипел, впитывая влагу.

— Исхан, — сказала она ледяным голосом, — прикажи готовить карету.

Я еду на аудиенцию к Валиде.

Явление должно быть достойным.

* * *

Она прибыла во дворец Валиде как буря, одетая в цвета неба и серебра, волосы убраны в сложную корону из жемчуга и сапфиров, взгляд — холодный, как у вершительницы судеб.

Слуги расступались, будто чувствовали грозу.

Во внутреннем зале её уже ждали.

Валиде-султан сидела на подушках, окружённая своей свитой. Она была всё той же — сдержанной, строгой, с лицом, на котором годами вытачивалась власть.

Рядом, словно змейка на солнце, сидела Михримах, одетая в дорогие ткани, но с таким выражением лица, что в комнате моментально потемнело.

— Хатидже, — Валиде кивнула ей, приглашающе указывая на место напротив.

Джасултан села плавно, сдержанно, будто каждая её жилка была соткана из льда и яда одновременно.

— Я слышала… странные вести, — начала Валиде, глядя на неё испытующе. — О твоих… развлечениях.

Джасултан медленно налила себе чаю, не спеша, наслаждаясь паузой.

— Вестей во дворце всегда много, Валиде, — сказала она негромко, но с таким спокойствием, что даже Михримах едва заметно напряглась. — Люди здесь любят шёпот. Он им слаще фиников.

— Но есть вещи, которые могут