Возвращение домой - Евгения Преображенская Страница 32

Сайрон высвободился, обернулся, прильнул губами к устам любимой. На миг он сжал её талию в ладонях, огладил бёдра и вернулся выше к шнуровке платья. Маги ласкали, упивались друг другом, неспешно и последовательно освобождаясь от одежд.

Дождь затих, и громче стало чириканье птиц за стенами пещеры. Птахи будто были возмущены тем, что кто-то ещё в этом лесу посмел петь в честь весны, и пытались вернуть себе первенство.

Птахам было неведомо, как искушена в пении золотоволосая гостья. Не знали они, как тяжело она искала любимого, как долго ей пришлось молчать. Теперь, выгибаясь под напором супруга, свиваясь с ним в танце страсти, Дженна могла не скрывать своих чувств.

Её присутствие он угадал по пению птиц в зарослях. Хотя дождь закончился, и теперь погода стояла ясная, певцы умолкли. Петр поднялся с камня и приветственно склонил голову перед хозяйкой.

Вот уже два дня он ждал её у заброшенной шахты, в которой когда-то добывали небесный калаиг3. Ходили легенды, что самоцвет рождается из костей умерших от неразделённой любви. К счастью, кузнец был в безопасности.

Хотя его тёмные волосы с годами не утратили цвета, а осанка не потеряла величия, хотя сил в его руках было поболее, чем у многих юношей, а сердце и того выносливее, считал Петр, что уже не в том возрасте, чтобы влюбляться. Пришёл мужчина в эти края из самого Сильвилта по другой надобности.

По острым камням дева приблизилась к нему плавно, будто подплыла. Вся она и лицом, и станом отличалась необыкновенной красотой. Через левое плечо была перекинута чёрная коса, стройное тело облачало переливчатое голубое платье, а глаза сияли ярче весеннего неба.

– Рада тебе, Петр, – сообщил дух самоцветов после приветствия. – Хотя и не совсем честно ты поступаешь со мной.

– Не моя вина в том, что не подвластен я твоей ворожбе, красавица, – усмехнулся Петр. – Будь моя воля, ответил бы на поцелуй…

– И остался навеки под землёй, – рассмеялась хозяйка бирюзы, отмахнувшись. – Да нет надобности мне в твоих поцелуях, в силе души человеческой. Горы мои полны силы. А вот ум острый – большая редкость. Я всегда рада побеседовать с тобой, старинный мой приятель.

– Вот и я рад, – кивнул Петр. – Редко когда женщина ценит ум, хоть и бесплотная…

– Ты поэтому сюда приходишь? – пуще прежнего развеселился дух гор. – Не сумел найти достойную жену среди дев человечьих? Считаешь, дуры они все?

– Отчего ж все? – басовито хохотнул кузнец. – Но, пожалуй, самородок в истощённой земле будет найти проще…

– Наказать бы тебя за такие словечки, – заметила дева, подбоченясь. – Я дух, но всё же к женскому роду отношусь и не позволю обижать своих, – её алые губки скривились, обнажая жемчужные зубы. – Но да судьба уже наказала, как я погляжу.

– Пусть я бездарен в колдовстве, нечувствителен к магии и силам твоим, качествами жизнь меня не обделила, – ничуть не обиделся кузнец. – Кто ещё кроме меня да Кадима Колдуна мог общаться с вами, духами, без опаски? А то, что девам я предпочёл молот с наковальней, только моё дело.

– Кадим был сильным магом, – пропел дух, но, видя, что Петр невозмутим, дева сдалась. – Что ж, твоя взяла. Спрашивал ты, остались ли где в горах залежи мороаматрия, как вы, люди, называете его…

– Кроваво-красный камень, что наделяет силой волшебной, – кивнул кузнец.

– Долго я искала его на севере, там, где когда-то были прииски, – вздохнула дева. – Да, к собственному удивлению, обнаружила куда ближе…

– Где? – нетерпеливо переспросил Петр.

– К западу от Медной горы, – ответил дух. – На границы Бешбьяс и Аркха… Там, где после второй Бури так и не зажила рана на теле мира. Где чёрный пепел не обогатил, но лишил плодородия землю. И после излечения хранительницы единорога так и не поднялись травы, куда не вернулись звери. Всё живое обходит то место стороной, но вот мороаматрий… – дева опустила ресницы. – Знаешь же, что это за камень?

– Ты рассказывала, – кивнул Петр, потирая короткую бороду. – Слезами единорога напоена его плоть. Магия в нём великая, но из боли и отчаянья берёт он силу, зол он и несёт в себе старое проклятие…

– Гиатайнцы давно поняли, что мороаматрий дарует силу, но не благо. Его добыча остановлена, все изделия из минерала предали огню. Многие чародеи, что впитали злую силу, до сих пор страдают болезнями и кошмарами. – Взгляд голубых глаз духа пронизал мужчину. – Зная всё это, ты готов рискнуть?

– Хочу проверить себя, – пояснил тот, безропотно ответив на взгляд.

– Тогда внимай, расскажу, как туда добраться…

* * *

Она шла сквозь туман, казалось, целую вечность. Уже неясно было, явь это или же сон. Где-то между мирами пролегал её путь. Или же не было пути? Не было жизни. Не было её самой.

«Я умирала… Умирала, привязанная к столбу… вместе с моими братьями и сёстрами… – раз за разом повторяла она самой себе. – Моя смерть стала бессмысленной… И мне пришлось жить…»

Безымянная вспомнила всё. Последний день в монастыре Единого, жертвоприношение, её преображение и долгую дорогу к цели. Вспомнила Безымянная лицо юного солдата, которого полюбила… убив. Вспомнила лицо подруги детства. Не вспомнила она лишь её имени. И своего.

Бывшая монахиня шла всё быстрее. Белый туман вокруг неё уплотнился, разросся, обрёл серый оттенок и вознёсся к небесам бесплодными скалами. Почва под ногами девушки казалось абсолютно чёрной. То был не чернозём, а пепел.

Она явственно ощущала запах камня и пепла, но за ними пряталось ещё что-то. Нечто сладкое, манящее, знакомое. Невидимой нитью силы оно вело вперёд. Ещё несколько шагов – и Безымянная остановилась перед расщелиной.

Где-то в глубинах земли гудел поток воды. Края трещины покрывали тёмно-красные вкрапления. Словно порванный, разодранный до кровавых ран серый зев раскрылся перед девушкой. И зев этот дышал силой, искомой, но потерянной. Силой чёрной кобылы с рогом во лбу и алыми глазами.

Однако не только кровь единорога даровала силу.

– Я твоя кара, – повторила Безымянная сказанные когда-то слова.

Голос был сухим, ломким, неуверенным, но он был.

– Значит, я стану твоей смертью, – из прошлого ответила противница.

– Ты выжила, – рассмеялась ей Безымянная. – Ты никогда не сможешь стать моей смертью, ибо я умереть не способна… как и