Встречная-поперечная - Антонина Циль Страница 23

— Ай, молодцы! Ну тут я подскажу, конечно. Невмоготу уже эту троицу водную терпеть!

— Троицу? — удивилась Мария. — Нам говорили, водяных двое.

— Так и есть. Два брата и отец их… зверюга бочажная, чешуйчатая.

***

К реке Любава не пошла, снова отговорилась долгим процессом приготовления зелья для обряда, для которого не то что пропустить перемешивание неможно, но и без слова правильного, над ретортой в нужной время произнесенного – никак.

И спала ведунья в один глаз, и ела то, что из припасов осталось. Гостинчик от Догвы Любаву немало порадовал.

В ответ на просьбу она дала Игнату тяжелый узелок. Велела по пути в него не заглядывать. Наскребла на бумажке правильное слово. И опять это был ранее неизвестный Маше синоним.

Отдохнувшие Игнат и Маша быстро добрались до излучины. Игнат написал слово на песке, а Мария ту же руну произнесла в воздух над бродом.

Тотчас повсплывали на воде малые кочки. Не кочки – головы водянушек, существ, похожих на тритонов, только с острыми зубками. По отдельности водянушки были почти безвредны (ну разве сапог испортят), а в стае – жуть как опасны.

И хотя в Машиной книге говорилось, что сгрызают они лишь дурных людей с запачканной душой, проверять это предположение на практике не хотелось.

Твари смотрели и побулькивали, причмокивали. Вода уносила течением пузыри от их морд.

— В амазонских водах водятся рыбы пираньи, — поежившись, сообщила Маша спутнику, — говорят, лошадей целиком обгладывают. И коров.

— Угу, — буркнул Игнат, — видел их своими глазами, жуткое зрелище. Одну корову местные всегда им жертвуют, чтобы другие перебрались.

— Вы в Амазонии бывали?

— Так это… давно… еще с княжичем. Его дед по всему миру посылал, магическим опытом обмениваться… и еще человека Иван Леонидович искал одного, опасного, неуловимого.

— Не того ли зачинщика бунтов? — сердце Маши замерло.

Это ведь какая у младого князя жизнь интересная, насыщенная. И у Игната, получается, тоже.

— Ну… вроде того, я не вдавался. Князь порой скрытен, — неохотно проговорил парень.

— И что же мы будем делать? — спросила Маша, поняв, что сия тема – личная, Левецких. И так много узнала.

— Посмотрим, что Любава в узелок положила.

А в узелок ведунья положила… камни. Обычные речные голыши. Один, правда, был хорош – будто панцирь черепаший.

Увидев камни, водянушки взволновались и забулькали громче. Вода густо пошла пузырями, и, кажется, тварей к броду добавилось.

— Думаю, их нужно опустить в воду, камни, — неуверенно предположила Маша.

— Точно в воду? — Игнат задумчиво покрутил в руке крупный желтый голыш. — А, может, они для самообороны.

Он притворно прицелился в одну из тварей, и та возмущенно заверещала.

— Скумекали, — удовлетворенно констатировал княжеский секретарь. — Значит, не совсем неразумные.

— Не злите их, — попросила Маша.

— Вы понимает их речь?

— Если бы… То есть поняла бы, если б они говорили. Но они не говорят, только сигналы посылают, бульканьем, как животные. Профессор Курницкий в своей монографии предполагает, что в стае поперечные чаще всего предпочитают невербальный способ общения. Если еще добавить их нежелание демонстрировать людям разум… И вообще, возможно языки поперечья – это неоформация, придуманная нечистью специально для общения с человеком.

— Значит, не договоримся, — сделал вывод Игнат.

— Вряд ли.

— Что ж, остаются камни.

Игнат влез на ветку склоненного к воде дерева и вывалил в реку содержимое узелка. В том месте немедленно началось столпотворение. Водянушки ныряли за камнями, а затем разносили их в широких ртах в разные стороны, кто куда. И исчезали.

Игнат едва успел прокричать вслед на глазах исчезавшему водному народцу, чтобы те обеспечили их мостом. Маша повторила его слова на болотном языке. По сути это был тот же диалект кикимор, слегка упрощенный.

Некоторое время ничего не происходило. А затем… затем вода расступилась, показалось речное дно с озерцами в вымоинах. Чуть справа виднелся омут. Из него высунулась водяница, грозно повела глазами, но посмотрела на Игната… и канула в глубину, шлепнув хвостом. Надо же, не стала разговор затевать, глазки строить.

— Не боитесь? — спросил Игнат.

Маша качнула головой. Нет, она не боится. Ее гораздо больше интересует, как они назад возвращаться будут. Камней-то больше нет.

— Может, подождете на берегу? — Игнат с сомнением поглядел в небо. — Я то сам переплыву если что.

А ведь к сумеркам дело идет, в конце августа дни становятся короче. И не ясно, безопасно ли оставаться на речном берегу на закате, хоть одной, а хоть бы и вдвоем. Но откладывать на другой день тоже нельзя – неизвестно захочет ли вообще местный речной народец снова общаться.

— Я с вами, — сказала Маша и вцепилась в протянутую руку.

Камни были скользкими, и Игнат старался проложить путь по вкраплениям песка. Ил чавкал под ногами, но крепкие Машины ботинки пока держались.

Они выбрались на остров. Пошли по единственной тропе, ведущей вглубь. И в этом лесочке было намного темнее, чем вне его. Пахло болотом. Слева и справа от тропы побулькивала жижа. Здесь и там мелькали в чаще желтые светящиеся глаза.

И чем дальше Игнат и Маша заходили в невысокий, гнутый и искореженный лес, тем больше тут чувствовалась ночь.

Луна полным блюдцем висела над деревьями, повсюду зажигали иллюминацию гнилушки. Болотные огни с шуршанием скользили по шляпкам поганок и мухоморов. Все в царстве топей было таким, каким описывалось в сказках.

Наверное, из-за сказочности места и стало Маше совсем не по себе.

Сказки. Не все они заканчивалось пиром и свадьбой. Уж Мария-то хорошо знала оригинальные версии русского фольклора, которые первоначально не были предназначены для детей.

Их рассказывали деревенские сказительницы на потехах в общей избе, куда собирались, чтобы переждать долгие зимние вечера. С ярким огнем множества лампадок, на которые собирали всем селом, и всегда горячим самоваром.

Машину маму приглашали на потехи после смерти отца. Жители Березовки правильно полагали, что вдове Петра Романовича несладко было в ее притихшем доме. Маша любила компанию деревенских ребятишек. Ее принимали как свою, да и была она своей, не барышней, а сорванцом в рубахе и коротких штанишках.

Иногда на потехи заглядывал вдольский князь Мурзин. Был он уже стар, но традиции не забывал. Жертвовал красненькую «на самовар», испивал чаю, слушал пение девок и уходил, чтобы, дай бог, вернуться в следующем году.

Бабы и