Ксения Любавина - С видом  на счастье Страница 7

Сказать, что мы недолюбливали Эвелину, означало бы согрешить против истины. Мы все ее просто терпеть не могли. Такое, к сожалению, бывает. Не потому, что она наполовину армянка, а наполовину, по отцу, татарка. В нашем агентстве работали люди разных национальностей. Не потому, что у нее состоятельные родители. Вот у Славы Белорецкого, самого молодого нашего коллеги, например, тоже мама по барнаульским меркам «олигархиня». А у ее бывшего мужа, Славкиного отца, — процветающий бизнес то ли в Москве, то ли в Питере. И не потому день ото дня крепла наша неприязнь, что эта двадцатичетырехлетняя девочка была необыкновенно хороша собой и носила вызывающие наряды. Просто от нее исходило тако-о-е… Передать невозможно то презрение, с каким Эвелина Каримовна Гизатулина стала относиться к нам, «челяди», буквально с первого дня, ну а мы, понятное дело, платили ей тем же. И только Надежда Леонидовна Суровцева, шовинисточка наша махровая, до дрожи ненавидела Эвелину за все вышеперечисленное: за национальную принадлежность, за могущество и богатство ее родителей, за редкую, экзотическую красоту.

К слову сказать, родители Эвелины были приятными, вменяемыми людьми. Не потому, что они, наши постоянные клиенты, с завидной регулярностью увеличивали прибыль агентства, покупая очередной объект недвижимости, а потому, что это была чистая правда. Когда Карим Натанович, широколицый, плотный, веселый, входил к нам, произнося свое неизменное: «И снова здравствуйте!» — у нас как-то сразу повышался градус настроения, и мы все искренне ему улыбались, несмотря на то что эти сделки не имели к нам никакого отношения — супруги Гизатулины были давними клиентами Ольги Романовны, которая познакомилась с ними еще в бытность свою простым риелтором. Само собой, Арменэ Вартановна была под стать мужу: южная красавица с быстрыми, жгучими глазами и напевной речью. Одевалась она безупречно и очень дорого, словом, классная тетка, как говорил о ней Андрей Туманов. Поговаривали, что у нее два высших образования и даже какая-то там ученая степень. Поговаривала, скорее всего, Надежда Леонидовна, ибо для нее женщина со вторым высшим образованием была чем-то из ряда вон выходящим. Что уж говорить об ученой степени.

Полгода назад Гизатулины купили в нашем агентстве квартиру для своей дочери, а потом, видно, решили, что пора единственное дитятко приобщать к труду, и впихнули ее к нам с молчаливого согласия Ольги Романовны. Оно, с одной-то стороны, и правильно: трудиться должна девица… А с другой стороны… мы-то тут при чем? И что этому избалованному ребенку делать в агентстве недвижимости, где работают в основной массе несостоявшиеся учителя, измученные нищетой медработники, бывшие военные и менты? Что она, прикатывавшая к офису на новехоньком «додже», думает почерпнуть для себя среди этих Богом обиженных людей?

«…И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла…» Когда я, в общем-то не страдавшая ханжеством, впервые увидела Эвелину, поняла, что мир катится в бездну. Она приходила в офис в юбках, которые держались буквально на лобке, с голым в любую погоду животом, а в пупке поблескивало колечко с камушком. И в носу у нее также был пирсинг. А эти ее наращенные ногти, как у Фредди Крюгера, которыми она клацала по клавиатуре… И ведь Ольга Романовна даже не может сделать ей замечание, что, мол, в таком виде на работу не ходят.

Я могла бы и не обращать на нее внимания, но, признаться, у меня тоже был повод ненавидеть Эвелину. Она настойчиво пыталась соблазнить Никитина и поэтому часто отиралась возле нашего стола или же подстерегала его в курилке. И если настороженность Васи в отношении меня и Кирилла Кислевского казалась надуманной, здесь все было настолько прозрачно, что не нужно и к гадалке ходить. Во всяком случае, я не крутила задом перед Кириллом при всем честном народе и не приставала к нему во время перекура.

Эвелина, обведя кухню заинтересованным взглядом, вдруг скривила пухлые яркие губы и недовольным тоном произнесла:

— Понятно. Мне, бедной родственнице, здесь уже ловить нечего.

Она, безусловно, была права. Все три коробки из-под гигантских тортов оказались пустыми. Как говорится, в большой семье… Правда, у меня на тарелке оставался большой, нетронутый кусок, явно лишний. Во мне вдруг заговорила совесть: хомо сапиенс я или где?

— Эвелина, не расстраивайся. У меня остался кусочек, я к нему даже не прикасалась. — С этими словами я подвинула к ней тарелку с тортом.

Тонкие брови Эвелины Каримовны удивленно поднялись, карие очи гневно сверкнули.

— Нет, благодарю. Я чужими объедками не питаюсь.

Она достала из холодильника бутылочку с йогуртом, присела на стул и принялась пить, исполненная отвращения ко всему роду человеческому вообще и ко всем присутствовавшим на кухне в частности.

Я деликатно заткнулась.

— До чего же некоторые заелись — не будем показывать пальцем, — сказала Надежда Леонидовна. — Давай, Алка, мне. Я не гордая.

— Надежда Леонидовна, — с укоризной произнесла я. — Лопнете же!

— А ты налей и отойди, — парировала она, засмеявшись.

Мне ничего не оставалось, как пожертвовать кусок торта недоедающей, будто негры в Африке, госпоже Суровцевой.

— Слушай, цветочек аленький, — не отставала она от меня. — А какой телефон решили Сергеичу-то подарить?

Я покачала головой. Договорились же не трезвонить по всему офису о нашей идее. Но добиться от Надежды Леонидовны соблюдения конфиденциальности можно было только одним способом: заклеив рот скотчем или пластырем. Да еще руки связав для верности. Чтобы не жестикулировала.

— Не знаю, — отмахнулась я от назойливой собеседницы. — На какой денег хватит.

— Надо непременно «Нокию» брать, — с видом знатока сказала Надежда Леонидовна.

Эвелина тем временем покинула кухню, швырнув пустую бутылочку в мусорную корзину. Когда дверь за ней закрылась, Суровцева придвинулась ко мне поближе.

— Ну, Алка-палка, ты меня удивляешь… Как это у тебя хватает выдержки с ней разговаривать? Еще и торт ей предложила… Она у тебя Никитина хочет увести, а ты все с ней миндальничаешь… Будь я на твоем месте…

В отличие от птицы Говорун Суровцева не блистала ни умом, ни сообразительностью, ни, что характерно, тактом. Я уже почти привыкла к ее несносному бабьему любопытству и беспардонности, но, когда дело касалось наших с Никитиным отношений, в которых я и сама-то ничего не понимала, мне хотелось ее придушить.

— Если хотите, Надежда Леонидовна, я уступлю вам свое место. Только вот одна проблемка: у Никитина жена есть. Забыли?

— Жена-то тут при чем?

— Так… к слову…