Битва за сердцееда: Версальский фронт - Натали Карамель Страница 34

Что бы это ни было, я понимала: игра вступала в решающую фазу. У меня был месяц. Месяц, чтобы подготовиться к балу, где ставки будут выше, чем когда-либо. Месяц, чтобы превратить мой бумажный кинжал в отточенную сталь. Месяц, чтобы найти слабость в его доспехах. Месяц, чтобы связаться с Лео и предупредить его: финал приближается. И где мой бумажный кинжал, спрятанный в щели за мрамором, должен будет поразить точно в сердце. Одно неверное движение, одна расшифрованная записка — и он превратится из оружия возмездия в бумагу для моего смертного приговора.

Приговором, который будет приведен в исполнение под аплодисменты всего двора. Месяц. Всего лишь месяц.

Глава 28: Тайна под шелком и свинцом

Месяц до бала пролетел в оглушительной тишине моих мыслей, заглушаемой внешней суетой. Версаль превратился в гигантский муравейник. Слуги бегали туда-сюда с рулонами ткани и ящиками с провизией, в воздухе стоял запах краски от спешно обновляемых фасадов галерей и аромат горячего воска от тысяч готовящихся свечей. Модистки были нарасхват, их доставляли во дворец под охраной, словно самых важных придворных дам. Все жило одним лишь предстоящим торжеством, этим грандиозным балом, о котором говорил герцог.

Для меня этот месяц был иным. Это была жизнь в двух измерениях. Внешне — я была музой герцога, примеряла ослепительные туалеты, выбирала ткани и украшения, выслушивая его советы, полные скрытого смысла. Внутренне — я вела отчаянную войну с собственным телом и нарастающим ужасом.

Прозрение наступило за две недели до бала. Я стояла в будуаре, окруженная облаками лимонного шелка, который герцог назвал «достойным будущего солнца Франции». Модистка, зажав в зубах булавки, прикладывала к корсажу расшитую жемчугом вставку. И вдруг от запаха ее потного от усердия лица, смешанного с ароматом дорогих духов на моих запястьях, меня захлестнула такая волна тошноты, что мир поплыл перед глазами.

Я отшатнулась, едва не наткнувшись на модистку, и сделала глубокий вдох.

— Вам душно, мадам? — обеспокоенно спросила женщина.

— Да… Просто на мгновение. Продолжайте, — мой голос прозвучал издалека.

Но это было не мгновение. Утренняя тошнота стала моим новым, безжалостным приветствием каждому дню. Запахи, прежде приятные, теперь вызывали рвотные спазмы: духи де Лоррена, аромат жареного мяса с королевской кухни, даже запах свежесрезанных цветов в вазах.

Всего одна брачная ночь. Два месяца назад. И такой подарок. Такой ужасающий, прекрасный, опасный подарок.

Ребенок. Ребенок Лео. Наследник рода де Виллар, чье само существование было смертным приговором в стенах Версаля.

Радость, острая и чистая, пронзила меня, как луч солнца в склепе. Я положила руку на еще плоский живот, представляя крошечную жизнь, что пульсировала там. Наше с Лео дитя. Наше будущее. И тут же радость сменилась леденящим страхом. Если узнает де Лоррен… Он не потерпит конкурента. Он не потерпит живого символа моей связи с другим мужчиной. Малыш станет слабостью, которую можно будет использовать против меня, или, того хуже, мишенью. Его могли уничтожить еще до рождения, подмешав что-то в пищу, или после, объявив недоношенным. В Версале такие трагедии случались сплошь и рядом.

В тот же день дрожащими руками я написала короткое, отчаянное послание тете Элизе. Мари, чьи глаза уже давно стали понимающими и полными тревоги, сунула записку в складки своего платья и бесшумно растворилась в коридорах дворца.

Ответ пришел немедленно. Тетушка была вне себя от радости, но ее слова, даже на бумаге, дышали холодной паникой:

«Дивная новость! Благословенна! Но сердце мое разрывается от страха. Ситуация стала пороховой бочкой. Бежать. Надо бежать немедленно. Я обдумываю пути. Будь осторожна как никогда. Твоя жизнь — теперь две жизни».

Бежать. Легко сказать. Под бдительным оком герцога, который удвоил «заботу» обо мне, предвкушая свой триумф на балу. Каждый мой шаг отслеживался. Мои покои находились слишком высоко, чтобы прыгнуть из окна, а у единственной двери днем и ночью дежурили его люди.

Именно Мари, моя верная, находчивая Мари, придумала временное решение. Отчаянное и циничное.

— Мадам, — шепнула она однажды утром, застилая постель. — У вас должны быть… недомогания. Как у всех женщин. Понимаете? Регулярные. Чтобы ни у кого не возникло вопросов о вашем состоянии.

Она показала мне маленький пузырек, спрятанный в ее кармане. — Свиная кровь. Свежая. Я буду мазать простыни. Служанки уберут, пожалуются на неудобство и забудут. Это обыденно.

Гениально и унизительно. Я кивнула, с трудом сдерживая подступающие слезы благодарности и отвращения к этой жестокой игре. Так начался наш обман. Каждое утро я с ужасом ждала, что горничная заметит подвох, что в ее глазах мелькнет понимание. Но для них это было просто женской немощью, досадной помехой в рутине дворца.

У меня еще было время. Несколько месяцев. Но его было катастрофически мало. План созрел молниеносно. Бал. Это был мой единственный шанс. При всем дворе, перед королем, я должна буду изобразить внезапный приступ слабости, тоски по дому. Попросить у Его Величества разрешения удалиться в свои владения для поправки здоровья. Публично. Это был огромный риск, но риск меньший, чем остаться.

Это был отчаянный блеф. Публично попросить у короля разрешения уехать — значило нанести де Лоррену сокрушительное оскорбление. Но открыто перечить воле монарха? Такого даже всесильный герцог не мог себе позволить. Вся надежда была на каприз Людовика и на то, что моя «болезнь» вызовет у него не интерес, а легкую брезгливость, желание удалить неудобную деталь с глаз долой. Но одного каприза было мало. Мне нужен был заступник. Тот, чье слово для короля — закон.

Мадам де Ментенон. Она была моим единственным ключом. Ее набожность и прагматизм могли сработать на меня. Нужно было преподнести мой отъезд не как бегство, а как разумную и благочестивую меру. И у меня была приманка.

Я репетировала свою роль в уме, пока на меня натягивали корсет, который с каждым днем становился все более тесной тюрьмой. Я улыбалась герцогу, чувствуя, как меня тошнит от его одеколона. Я слушала его планы о нашем общем будущем, лаская пальцами скрытый под одеждой маленький, еще невидимый бугорок жизни.

Я выбрала момент, когда де Лоррен был занят с интендантом по поводу бала, и направилась в апартаменты мадам де Ментенон. В руках я несла изящную шкатулку.

— Мадам, — начала я, сделавшись чуть бледнее и придав голосу слабые, дрожащие нотки, — простите за беспокойство. Я пришла поблагодарить вас за вашу доброту и