Мальстрем монстров: антология Хэллоуина - Н. Д. Айверсон Страница 3

конец лета они представляли собой занятное зрелище. Во главе топала Клементина, бухая громадными ножищами в башмаках размером с сундук, по тропе к мельничному пруду позади моей хижины. За ней переваливались утки, крякая и сгоняя с дороги всех встречных. Каждое утро Клементина водила их поплавать в пруду. Следом с мешком золотых самородков плёлся я, относя их пробирщику, снимавшему угол у мельника. Никто из них никогда не распускал язык насчёт моей зеленокожей красотки: уж не после того, как она врезала лосю, который напугал утят. Мы все с удовольствием полакомились этой нежданной наградой

Тем августовским утром я опоздал. До мельницы я добрался именно в тот момент, чтобы увидеть, как Клементина запнулась о бревно. С колоссальным всплеском она обрушилась в мельничный пруд. Во все стороны разлетелись утки и вода. Я кинулся к берегу, ожидая, что моя невеста восстанет из глубины. На миг показалось её лицо, губы разомкнулись, когда она глотнула воздуха.

Тролли состоят из камня, он — их плоть. У Клементины не было ни единого шанса. Я бросился в пруд, хотя плавать не умел. Молотил по воде, вздымая брызги и стараясь дотянуться до Клементины. Я звал на помощь, но из-за скрипа мельничного колеса никто не услышал.

Я наблюдал, как она уходила под воду. Из рубиновых губ вырвалась последняя струйка пузырей.

Пока я еле брёл к берегу, меня окружали крякающие утки. Я лишился моей Клементины. Сердце моё уже никогда не исцелится.

В пещере меня ждал отец Клементины. С тяжёлым сердцем я рассказал своему зелёному другу, о том, что произошло с его дочерью. Даже разрыдался.

Когда я закончил свою печальную повесть, тролль хмыкнул.

— Славная дочь. Была счастлива с тобой, — он с такой силой хлопнул меня по спине, что я отскочил от стены, как мяч. — Но у неё сестра.

Тролль с намёком вздёрнул одну бровь.

Клементина была изумительной женой. Разве могла её сестра сравниться с ней?

— Она умеет стряпать? Ну, то есть, человеческую пищу.

Тролль скривился.

— Всегда. Мерзко. Хлеб, лепёшки, пироги и всякая дрянь.

У меня потекли слюнки.

— Друг мой, никто не заменит в моём сердце твою дочь Клементину, но, полагаю, для её сестры там тоже отыщется местечко.

Скрепляя сделку, я потряс его шишковатую лапу. Не помешал и увесистый золотой самородок, который он мне вручил. Да я переженился бы на всех его дочерях, их родственницах и подружках, если он так и будет одарять меня ненужным ему золотом.

Я любил Клементину. Она была слишком хороша для меня. Всякий раз, когда я тащил на мельницу мешок с золотом или поднимал поминальный стакан самогона, то нежно вспоминал свою тролльскую невесту.

— О, моя дорогая Клементина, ты утрачена и ушла навеки. Клементина, мне ужасно жаль. Но твоя сестра Розмари готовит такой яблочный пирог, за который и жизни не жаль.

По мнению Джалеты Клегг, монстры — это невероятно забавно. Она скорее стала бы водиться с ними, чем с обычными людьми, но, раз уж монстров не найдёшь ни под кроватью, ни в шкафу, то приходится воображать их там. В своих произведениях Джалета любит выворачивать ожидаемое наизнанку, предлагая в антологии хоррора сентиментальные романсы или в романтические антологии — кошмарные истории. Она пишет научно-фантастические приключения, высокое фэнтези, стимпанковую эльфятину, тупые ужастики и уйму всего прочего, что ей по душе. Ищите её книги и добавляйтесь в список рассылок на jaletac.com

Перевод: Sebastian

Дж. Наоми Эй

Всё на поверхности

[юмор]

Лестер понятия не имел, чем заниматься в жизни, пока не достиг двадцати двух лет.

— Устройся на работу, — рявкала каждое утро его мать, пока Лестер ещё валялся в своей подвальной спальне.

— Устроюсь, — бубнил он в ответ, как правило, уже когда мать хлопала дверью и топала вверх по лестнице.

Еще несколько минут Лестер оставался в постели, прислушиваясь к шуму стиральной машины в противоположном углу комнаты и шипению разогревающегося бойлера. Иногда, если спать уже не хотелось, Лестер прибавлял к этим звукам и собственный голос, напевая мелодию, которую обычно сочинял на ходу.

Наверху, на кухне, мать Лестера останавливалась, заслушавшись необычайным и поразительно богатым тенором сына. От разносящегося по всему дому лестерова вибрато зачастую даже дребезжали стаканы на полках.

— Как жаль, — бормотала мать, ставя чашки в посудомоечную машину и смахивая непрошеную слезу. — Он так талантлив и всё-таки без толку. Нет в жизни справедливости.

Где-то в середине утра Лестер поднимался и, помахав матери, говорил ей, что уходит искать эту самую неуловимую работу.

Через десять минут он уже сидел за своим обычным столиком на улице у кафе с нарисованной на входной двери русалкой. Там Лестер проводил остаток утра, а иногда задерживался и до полудня, потягивая двойной мокко венти и глазея на прохожих.

Лестер внимательно замечал их поведение, модуляции голосов и то, как они смотрели друг на друга. Всё это он копил в памяти впрок, ради пока ещё неведомой цели.

В полдень Лестер возвращался домой, сыпал лживыми обещаниями, что вскоре пойдёт на работу, а после этого спускался в подвал, где любовался энтомологической коллекцией, своей гордостью и отрадой. Сколько Лестер себя помнил, он обожал насекомых, особенно с экзоскелетом. Он души не чаял в комарах, пауках и даже обычных комнатных мухах. У каждого из них имелось имя. У каждого имелась своя история, пусть и выдуманная.

Несомненным любимцем Лестера был Роберт — комар, который по ночам садился ему на ухо и писком крохотных крылышек навевал молодому человеку сны.

Поворотным пунктом в жизни Лестера стал день рождения матери, когда она спросила юношу, не пойдёт ли он на представление «Отелло».

— Это что? — отозвался Лестер, с трудом оторвавшись от энтомологической коллекции.

— Шекспир, — ответила мать, словно Лестеру следовало разбираться в подобных вещах. — Убирай всё и пошли.

Лестер нехотя уступил и, к его великому удивлению, этот спектакль переломил, просветил и совершенно перевернул жизнь юноши. Собственно, уже вернувшись домой и даже на следующий день, Лестер всё ещё рыдал от страданий Отелло, словно они были его собственными.

Тогда-то он и осознал своё истинное жизненное призвание — играть и вызывать у других людей такие же страсти, такое же ликование.

— Я — актёр, — глубоким театральным тоном объявил Лестер следующим утром, пока мать варила ему на завтрак яйцо и поджаривала тост.

— Да, ты такой, — согласилась эта несчастная измотанная женщина, умудрившись одновременно и вздохнуть, и громко фыркнуть. — Ты каждый день прикидываешься, будто ищешь работу, но это просто спектакль.

— Сегодня я