Гиблое дело - Кори Доктороу Страница 40

Отрицание: «Да не может быть, чтобы это было законно».

Гнев: «Да пошли они все, надо было их посадить еще при Увайни!»

Торг: «А нельзя сосредоточиться на самых важных делах и потом использовать их в качестве прецедентов?»

Депрессия: «Все, это конец. На фига спасать планету? Люди слишком тупые, так смысл жить?»

Принятие: «Ладно, ничего, потеряем за десять лет лишний миллиард жизней, но рук не опустим».

В конце концов трансляция завершилась, и мы остались сидеть в зале заседаний, расстроенные и злые.

Заметив Ану-Люсию у выхода, я поспешил к ней, протискиваясь сквозь толпу.

– Эй, – окликнул я.

– Брукс. У тебя этот бред в голове укладывается? – Она посмотрела на меня с мрачной решительностью.

– Да уж. Я в бешенстве. Ну, главное – не опускать рук, согласись?

Она промолчала. На ее лице застыла смесь горя и ярости. Я не понимал, о чем она думает, и мне стало стыдно, будто я перед ней провинился. Не знаю, почему. Она просто смотрела на меня. Долго.

– Слушай, – сказал я. – Слушай. Все очень плохо, но станет лучше. Не забывай: мы первое поколение, которое не боится будущего. Мы справимся.

Ярость в ней победила горе.

– Ты справишься, Брукс, потому что у тебя есть дом. А у нас нет. А теперь и не будет. Сука. Сука, да пошло оно все! – заорала она в голубое бербанкское небо.

– Ана-Люсия, я понимаю, это безумие, но мы что-нибудь придумаем. У вас есть дом. Народный «Эйрбиэнби», да хоть мой двор. Мы вам поможем, к черту закон. Вы такие же жители Бербанка, как и я. И я буду за вас бороться, как вы боролись бы за меня. Сила в единстве, согласись?

В ее словах сквозил гнев:

– Брукс, все это очень мило и замечательно, но мы не можем вечно жить в чужих дворах и гостиных. У людей есть семьи – что у ваших, что у наших. У них своя жизнь. С тех пор как мы уехали, наша жизнь стоит на паузе, и нам это надоело. Мы хотим уйти туда, где можно будет ее продолжить.

– Куда? Ты же слышала, стройка встала по всей стране.

– Кроме Орегона. В заброшенной зоне полно мест.

– В заброшенной зоне Орегона? Вы уйдете жить в место, где за год под двести пожаров? Чем там лучше, чем здесь?

Она пожала плечами.

– Пожары закончатся, когда нечему будет гореть. Сложно поверить во всю эту хрень про будущее, когда нет родного дома, а все близкие ночуют в чужих домах. Всем нужно свое место, Брукс.

Слышать это было обидно. Я хотел, чтобы Бербанк стал ее домом – и не только ради нее, но и ради себя тоже. Я хотел быть родом из города, где принимают таких, как она. Из города, о котором говорила Фыонг. Но, разумеется, Ана-Люсия была права. Мы кормили ее завтраками. Как я мог просить ее верить в Бербанк, если из этой веры могло ничего и не выйти? В конце концов, пусть запреты на строительство жилья для беженцев сыпались со всех уголков страны, жалобы подавали местные жители. Кто сказал, что их Бербанка не существует, а существует лишь наш?

– Мне очень жаль, Ана-Люсия, – сказал я.

Она немного смягчилась.

– Знаю, – сказала она. – Мне тоже. – Ее телефон запиликал. – Я пошла.

* * *

Вернувшись домой в полном расстройстве, я поглядел на кровать, рухнул на нее прямо в одежде и отрубился мгновенно. Меня разбудил звонок телефона. Подскочив, я нащупал его в кармане, ничего не соображая, и увидел номер Фыонг. Я очнулся мгновенно. Как я выглядел? Который час? Черт, я проспал ужин? Я поспешно принял звонок.

– Привет!

– Привет, Брукс. – Она встревоженно смотрела на меня, а за ее спиной соседи убирали со стола. Я взглянул на время. Половина восьмого. Я все-таки проспал. Блин. Блин-блин-блин.

Блин.

– Боже, – сказал я. – Фыонг, прости. Я уснул! Господи, прости, пожалуйста. – Я осознал, что тоже включил камеру, по тому, как она на меня смотрела, будто увидела что-то достойное всей жалости мира. – Как я вообще отрубился? Я же не сплю днем. Прости, пожалуйста, я…

– Брукс, заканчивай. – Я замолчал. Шанс был просран. Блин. Блин-блин-блин.

А потом она улыбнулась.

Улыбнулась!

– Тяжелый был день, – сказала она. – Все по-разному справляются со стрессом.

Ох. ОХ.

– Ты обалденный человек, – выпалил я, и смех стал мне наградой.

– Ладно, Спящая красавица. Есть хочешь или пойдешь дальше спать?

– Хочу! – сказал я.

– Ну, тогда поздравляю, у нас осталась еда. Марокканскую кухню любишь? У нас тут тушеный нут со шпинатом и морковно-имбирный суп.

– Не могу ответить – слюнки текут, – выпалил я, потому что слюни реально текли. Я проглотил их. – Прости, как-то мерзко вышло.

Она вновь рассмеялась.

– Ничего. Слушай, ребята тут собрались играть в «Меха-зомби». Погода хорошая, не хочешь прогуляться?

В животе затрепетали бабочки.

– Да! – Я взял себя в руки. – Да, хочу. Очень-очень хочу.

Она задумалась.

– Давай встретимся на поле в Берроуз, у скалодрома? Там и посидеть можно.

– Давай! Через десять минут буду.

Оказалось, что десяти минут недостаточно, чтобы принять душ и прилично одеться, поэтому на Вердуго я выскочил полураздетым и с развязанными шнурками, зато в крутой винтажной рубашке с контрастной строчкой. На светофоре я завязал шнурки, а рубашку застегнул, пока бежал к школе, и в итоге первые десять минут просидел с пуговицами наперекосяк.

– Странно ты застегнулся, – заметила Фыонг.

Я отвлекся от столика, который протирал спиртовыми салфетками, попутно раскладывая контейнеры, и поглядел на себя.

– Блин, – сказал я и попытался застегнуться нормально, но сделал только хуже. Она захихикала, и на душе стало легче.

– Прости, – сказал я.

– Ты уже извинялся. Серьезно, не парься. Мы всегда готовим побольше, чтобы на обед хватило. Ребята, с которыми я живу, наоборот, страдают – в разогретом виде оно даже вкуснее.

Еда была обалденной даже в холодном виде – я давно не ел такой вкусной домашней пищи, о чем и сообщил Фыонг.

– Это все Мигель, – отозвалась она. – Он у нас умелец. Мы, считай, просто помощники. Наблюдаем с открытым ртом. Можешь его поблагодарить, как в гости заглянешь.

– А я загляну?

Отмахиваясь от комаров, она подожгла ароматическую палочку.

– Очень на это надеюсь.

* * *

Покончив с едой, я вытер контейнеры, сложил их в сумку Фыонг, и мы остались сидеть, наслаждаясь вечерней прохладой и наблюдая за вышедшими на пробежку людьми, собачниками и редкими велосипедистами.