Сорока на виселице - Эдуард Николаевич Веркин Страница 31

мягко произнес Шуйский. – Я понимаю вашу взволнованность, но прошу, давайте не будем углубляться в частности. Мы здесь не для того, чтобы гальванизировать скелеты из фамильных шкафов кибернетики… Все-таки у нас иные задачи, с кибернетикой связанные весьма опосредованно. Давайте обсудим вопросы протокола…

Я приготовился обсуждать.

– Протокол – это прекрасно – Кассини гонял стакан по стеклу стола. – Но все-таки интересно – каким образом сознание, созданное и выращенное в искусственных условиях, может покончить с собой?

Мне тоже, между прочим, интересно.

– Свобода воли, – негромко сказал Шуйский.

Я посмотрел на него.

– Сознание, пусть хоть и синтетическое, невозможно без свободы воли, – повторил Шуйский. – Разум не живет без свободы, отказывается развиваться. И, насколько я знаю, возможность прерывания эксперимента была предусмотрена в ходе каждого опыта…

– Какой высокий гуманизм! – Кассини брякнул стаканом. – Какая самозабвенная человечность!

Кассини поглядел на сифон.

– Каждый искусственный интеллект имеет возможность покончить с собой. И каждый этой возможностью воспользовался. Без исключений. Я занимался проектированием рассредоточенных систем…

Договорить Шуйский не успел. Кассини схватил сифон, занес его над стаканом, нажал на рычаг. Ударила пузырящаяся струя, наполнила стакан. Рычаг, похоже, заклинило – газированная струя не останавливалась. Кассини потряс оплетенный баллон, внутри него что-то треснуло, и вода под напором ударила во все стороны. Шуйский отпрыгнул, а меня слегка окатило. Прохладная.

Промокший Кассини опустился в кресло, продолжая сжимать баллон.

– Пожалуй, я схожу, поищу Уистлера, – тихо сказал Шуйский. – Что-то он и правда задерживается…

И быстрыми шагами Шуйский покинул конференц-зал.

Кассини продолжал сидеть с баллоном.

– Он отстаивает сомнительную аналогию между человеческой расой и несчастными электронными гомункулюсами, взращенными кибернетическими вивисекторами в клетке Фарадея… Человечество как ошибка, воистину, Мецтнер был прав, скорлупа непробиваема… – проговорил равнодушно Кассини.

Я выбрался из-за стола, отряхнул с комбинезона воду, направился к внешней стене.

Светло и сухо, дождей не предвидится, облака собираются и рассеиваются, надо обязательно встретиться с Марией, все-таки хорошо, что черви Вильямса источили фонды Института пространства и для борьбы с ними отправили библиотекаря. А то не с кем было бы поговорить. С Уистлером можно, но не очень приятно, кажется, что он всякий раз прилагает усилия, чтобы тебе было ясно… Что он нарочно говорит просто, с учетом моего присутствия, а если бы меня не было, Уистлер говорил бы по-настоящему, может, вовсе бы молчал, а остальные все понимали бы. А тут приходится объяснять, ведь я член Большого Жюри…

Вот я и участвую в Большом Жюри. И ничего страшного не произошло. Немного неуютно – темы, о которых рассуждали коллеги, были от меня далеки, с другой стороны, этого непонимания стеснялся исключительно я – и это мне нравилось. Все в порядке.

Я двинулся вдоль стены и увидел «Тощего Дрозда». Он висел рядом, расплывчато поблескивая золотистой чешуей, похожий… На что-то он был похож… Я видел это много раз, но сейчас не мог вспомнить, образ ускользал, восемь векторов, похоже, они и для меня не прошли даром, не на карпа…

Брякнуло стекло, я оглянулся. Сифон лежал на полу. Кассини спал. Вытянув ноги, опустив подбородок на грудь, чуть прихрапывая.

Я приблизился к столу.

Я не знал, что делать, дурацкая ситуация. Будить неприлично, к тому же Кассини запомнит, что я видел его спящим, и станет относиться ко мне по-другому. А если не будить… Если у него бессонница, а тут сон навалился, так он тут сутки проспать может, а мне что делать, все эти сутки рядом сидеть?

Тогда я пошел по самому разумному пути – потихоньку покинул конференц-зал. Как Шуйский. Пусть Кассини отоспится, может, немного успокоится.

Самому спать не хотелось, я решил все-таки навестить Марию, меня волновало состояние ее здоровья.

Медчасть всегда располагается внизу, я спустился в безразмерный холл первого уровня и…

Куда?

Я вспомнил – в столовой располагалась стойка с путеводителями по Институту, если сбегать в столовую…

Если из лифта, то направо. Я ясно увидел, что медчасть справа, откуда-то я знал, где медчасть, и двинулся туда. Я шагал по гладкому полу, поглядывая на отражение в потолке, на отражение в полу, я словно скользил над звездами, сияющими под ногами. Чем-то похоже на Путорану, если холода начинались резко, в одну ночь, то реки замерзали разом, лед получался прозрачный, чистый, глубокий, без пузырей и трещин, такой лед держался несколько дней, когда ты шел по нему, казалось, что скользишь над пустотой.

Что-то блестело на полу, я остановился и обнаружил кусок завязанной в узел медной проволоки.

– Убит!

Уистлер ткнул пальцем мне в шею.

Уистлер все-таки выдающийся человек, не заметил, как он подкрался, даже Хромой ко мне подкрасться не мог. И откуда… Скорее всего, неслышно шагал следом.

Я подобрал проволоку.

– Старые методы – самые надежные! – с удовольствием сказал Уистлер. – Никто не может устоять, архетипы проросли гораздо глубже, чем кажется нам. В медчасть направляешься?

– Да…

– Понятно. Ты, похоже, действительно хороший егерь.

– Я не егерь, егерей сейчас нет.

– Ну все равно, искатель, спасатель, как там… Ты, кстати, сам когда-нибудь терялся? В лесу или в горах? В пустыне?

– Нет.

– Почему? Всегда не мог понять, как можно не теряться в лесу, там же все одинаковое? Шестое чувство?

– Не знаю… Ощущение солнца. Когда солнце есть, ты видишь, где оно, когда солнце в облаках, ты знаешь, где оно.

Как деревянная утка счастья.

– Я примерно так себе это и представлял. Многие… из наших… то есть синхронисты, изучали подобное, опыты проводили… Как там Кассини? Рыдал и буйствовал?

– Немного. В основном буйствовал.

– Ничего, пусть буйствует, – улыбнулся Уистлер. – Когда прилетят остальные, ему не до буйств будет… Я нарочно сегодня не пришел, не хотел с ним встречаться, пусть пар спустит… Когда следующее заседание?

– Не знаю…

Уистлер пребывал в явно приподнятом расположении духа.

– Чудесно! А что предлагал Кассини? Свернуть исследования, а мне выписать смирительную рубашку?

Уистлер был в тяжелых глубинных ботинках. Как недавний водолаз в терминале Лунной базы.

– Примерно. Ругался, что средств потрачено много, а результатов нет.

– Холодный синтез пытались запустить сотни раз, – парировал Уистлер. – Сотни раз в разных странах и примерно с одним результатом. С отрицательным. Реакторы становились все больше, энергии все выше, аварии – разрушительнее… А потом появился Энслин. Который, если ты не забыл, собрал реактор в эллинге ховера. Так что рубашку мы выпишем самому Кассини, он давно похож на умалишенного… А ты к Маше, наверное? Она не в настроении, так что не советую.

– А что…

– Сосуды полопались, – объявил Уистлер. – Синяк пожелтел. Думаю, через пару дней все поправится, а пока… Не хочет никого видеть. Может,