Сорока на виселице - Эдуард Николаевич Веркин Страница 3

Феликс Конрад БАБУШКА-УДАВ рассказ

В понедельник я подложил бабушке кричащую лягушку. Не знаю, зачем я это сделал, но, проснувшись в тот день, я думал только о лягушке и о том, как подложу ее на бабушкином пути. Я свернул лягушку из силиконовой бумаги и испытал в деле. Бабушка лягушку не заметила, наступила, и лягушка неприлично и громко квакнула. Бабушка остановилась, огляделась и пошагала дальше, на веранду, где уселась в кресло и стала раскачиваться, наблюдая за утренним садом. У бабушки было хорошее настроение, она улыбалась воспоминаниям и щурилась на солнце. Я же устроился на чердаке и стал наблюдать.

Я наблюдал за бабушкой вторую неделю, потому что бабушка мне не нравилась. Она подолгу спала в своей комнате, просыпаясь лишь утром, выходила на веранду. Утром солнце имело лимонный цвет, любимый цвет бабушки, но стоило солнцу хорошенько подняться над горизонтом и приобрести апельсиновый оттенок, как бабушка покидала веранду, и, неразборчиво бормоча, удалялась к себе до завтрашнего утра.

Бабушка перестала нас узнавать. Это случилось в один день. Она не спустилась к завтраку, мама пошла ее проведать, и через минуту мы услышали ее взволнованный крик. Мы поднялись к бабушке и обнаружили ее стоящей у окна. Бабушка не реагировала ни на наши голоса, ни на прикосновения, смотрела в окно, улыбалась, молчала. Врач констатировал реактивную деменцию, выписал препараты, но сказал, что улучшения не будет, теперь это до конца, надо взглянуть правде в глаза.

Через день после визита доктора прилетел инспектор из центра геронтологии. Он сделал пункцию ликвора, световые тесты и биоимпеданс, после чего рекомендовал поместить бабушку в специализированное учреждение, отец и мама отказались. Инспектор не настаивал, однако напомнил, что отныне за бабушкой будет установлен надзор и мы не должны этому препятствовать, что проверки могут осуществляться внезапно. Мы не препятствовали.

Постепенно бабушка исчезла. Она словно переключилась на другой регистр, шагнула от нас в мир, который видела она одна, который, судя по всему, ей нравился. Она смотрела в окна, или в потолок, или изучала трещины на стенах, нас не узнавала, да и не видела, улыбалась и подавала знаки кому-то невидимому. Некоторое время мы пытались с ней разговаривать, приглашать на прогулки или к столу, но скоро отступились, поскольку бабушку не интересовало ничего, а присутствие людей и вовсе сказывалось на ее состоянии угнетающе. Хотя, пожалуй, ее интересовал сад, она могла подолгу находиться на веранде, наблюдая за листьями, птицами и игрой теней. Постепенно мы привыкли к этой новой бабушке, а та, что была раньше, растворилась и потерялась. Иногда бабушка напоминала старинную вешалку с забытым на ней пальто.

В тот день, когда я подложил бабушке лягушку, неожиданно прилетел инспектор. Он долго светил бабушке в глаза, то красным, то зеленым, вглядывался в радужку, сверялся с цветовыми таблицами и хмурился, отчего отец нервничал и прятал руки в карманы.

Потом инспектор спрятал световую трубку и стал дергать бабушку за пальцы, прислушиваясь к получающимся звукам. Это был новый инспектор, старый бабушку за пальцы не дергал, проверял по голосу. Но этот придерживался другого метода.

Я сначала сидел на подоконнике и прислушивался. Инспектор напевал песенку про капибару и лису, отчего я понял, что при мне инспектор обсуждать состояние бабушки не намерен. Тогда я зевнул, спрыгнул в траву, зашел за угол дома и по приставной лестнице забрался на чердак. Отсюда было все хорошо видно и слышно.

Инспектор и отец стояли возле бабушки, а она смотрела сквозь них в сад.

– Я бы все же рекомендовал вам оборудовать комнату… – советовал инспектор, – необходимыми аксессуарами. Все-таки возраст критический, сами понимаете.

– Да-да, – согласно кивал отец. – Я все понимаю. Но и вы поймите меня – она моя мать. Я видел такие комнаты: гасители инерции, пневмоподушки, транквилизаторы, это похоже на клетку для крысы…

– Это гуманно, – сказал инспектор.

– Это гуманно…

Отец был явно расстроен.

– Признаки, к сожалению, налицо, – продолжал инспектор. – Дегенеративные изменения в суставах ярко выраженные, так… но хуже то, что сетчатка… Можно отметить, что перестроение началось…

Инспектор заглянул в бабушкины глаза, снова поморгал в них фонариком и сказал:

– Есть вероятность того, что миелиновые оболочки разрушаются быстрее, чем обычно.

– Что это значит? – негромко спросил отец.

– Это серьезные симптомы. Вашей матери сто семнадцать, возраст, прямо скажу, критический. Именно поэтому я вам и советую… самым ответственным образом советую прибегнуть к спецпомощи. У вас все-таки дети.

Я не очень понял, при чем здесь дети. Но отец, видимо, понял, потому что кивнул инспектору.

– Я думаю…

– Кстати, а у вас есть домашние животные? – спросил инспектор.

– Да, у нас кошка, – растерянно ответил отец. – То есть кот. Тупая толстая скотина, мама завела его лет десять назад…

– Натуральный? – уточнил инспектор.

– Да, натуральный, к сожалению. Мы хотели заменить его синтетическим, но мама воспротивилась… Она этого кота обожает, разбаловала его невероятно… Знаете, мой сын очень способный ребенок, он сделал кибермышей и выпустил, чтобы Априкос охотился и не так жирел. Но кот не стал их ловить, мыши разбежались по дому и стали все грызть! А этот бездельник сбежал! Вы представляете?

Априкос и в самом деле куда-то задевался, хотя и весна. Обычно весной Априкос валяется на подоконнике в кухне, или сидит на чердаке возле трубы, или прячется в старой вишне, подкарауливая птичью мелочь. Но уже дня три его не видно, я, во всяком случае, не видел. А мыши да, распространились.

– Скажите, инспектор, а бывают ли…

Отец сбился. Бабушка погладила кого-то невидимого.

– А бывают ли исключения? Ну, если некто… перешагнул стодвадцатилетний рубеж и… и не изменился?

– Нет, – тихо ответил инспектор. – Увы, статистика не на нашей стороне. Подавляющее большинство претерпевает… скажем так, метаморфозу.

– То есть совсем никого? – упавшим голосом поинтересовался отец.

– Два-три процента, – ответил инспектор. – Мы изучаем их, но пока никакой корреляции выявить не удалось.

– Так, может…

– Она разговаривает? – перебил инспектор.

Отец промолчал.

– Как давно?

– Возможно, месяц, – ответил отец.

Бабушка не разговаривала полгода. С зимы, точно с зимы, я прекрасно помнил ее последнее слово. «Снежный». Я слепил снеговика, а она сказала «снежный».

– Дальше симптомы будут нарастать, – заверил инспектор. – Поэтому, повторюсь, вам лучше воспользоваться помощью специалистов.

Бабушка стояла, слегка раскачиваясь и нюхая воздух.

– Естественной статистики немного, – сказал инспектор. – В прежние времена мало кто доживал до ста двадцати, а дожившие пребывали не в лучшей