Почти идеальный мир - Лоран Гунель Страница 29

слова, взгляд Давида упал на черно-белую фотографию, затесавшуюся в груду документов на столе. На снимке была изображена молодая обнаженная женщина, к уголку прилеплена клейкая бумажка. Женщина стояла в непринужденной позе, ничуть не смущаясь и не робея, – напротив, смотрела на фотографа уверенно, как будто даже с вызовом. На бумажке явно мужской рукой было нацарапано: «Розлин, рабочий» – и дальше номер телефона.

Давид сразу узнал эту женщину.

Это была жена ректора университета Шарля Костелло.

23

Миотезоро опустился в мягкое белое кресло в гостиной Давида.

– С тех пор как Давид рассказал мне о тебе, я все хотел узнать, что за девушка вокруг него вьется, – сообщил он Эве.

– Он так шутит, – быстро вставил Давид. – Не обижайся.

Эва улыбнулась:

– Mio tesoro… Твои родители были почитателями оперы?

– Сказать по правде, они наградили меня таким банальным именем, что пришлось его поменять.

– Так это не настоящее твое имя? Ты мне никогда не говорил! – возмутился Давид.

– А как иначе я сохранил бы свою тайну?

– А я-то все гадал, откуда оно взялось…

– «Дон Жуан», – развеселилась Эва, – акт второй, сцена вторая, ария тенора. «Mio tesoro» означает «мое сокровище, «мой дорогой».

– Шутишь? – удивился Давид. – Черт, так вот почему все улыбаются, когда я звоню тебе с работы!

Миотезоро расхохотался – словно дверная ручка заскрипела.

– Ладно, – сказала Эва, – вернемся к нашим баранам. Давид подозревает Шарля Костелло в убийстве из ревности.

– Костелло… – задумчиво повторил Миотезоро, качая головой. – Профессор моего университета повинен в убийстве из ревности! Мысль соблазнительная, но, друзья мои, верится с трудом.

– И у меня тоже предчувствие, что он тут ни при чем, – сказала Эва.

«Опять двадцать пять, – подумал Давид. – Эва со своими предчувствиями…»

– Но это бы объяснило, почему он не разрешил вскрытие.

– А еще как-то странно, что Розлин Костелло изменяет мужу с другим стариком. В том, что красивая молодая женщина выходит замуж за харизматичного старика с видным положением в обществе, ничего странного нет: многие женщины мечтают о таком браке. Но тогда они изменяют мужьям с юными эфебами.

– Это у тебя женоненавистничество в чистом виде!

– Беру свои слова обратно. Видать, женщины и правда предпочитают, чтобы их ласкали трясущимися руками.

Эва обернулась к Давиду, а на Миотезоро снова напал смех.

– Ну и дурак твой парень!

– В этом и кроется его обаяние…

– Ладно, – сказал Миотезоро, – хватит шуточек. Есть еще одна деталь.

– Какая?

– Раздобыть серотонин-высвобождающий агент очень трудно. Это вещество может быть использовано как наркотик, а значит, подлежит серьезному учету, строгому распределению и жесткому контролю. Даже если его покупает врач, он обязан зарегистрироваться, а мы отслеживаем его заказ. Вряд ли Костелло пошел бы на такой риск.

– Мы многого не знаем. Может, у него в этой области связи. Или есть доступ к препарату…

Миотезоро явно сомневался. Эва в задумчивости молчала. Давид обдумывал информацию со всех сторон.

– Ладно, – заговорил он наконец. – Давайте навестим его, поговорим о его жене и посмотрим, какова будет реакция.

– Хорошая мысль…

– Это без меня, – сказал Миотезоро. – Я еще студент, я не хочу, чтоб мне надавали по шапке.

Тут завибрировал телефон Давида. Оповещение от страховщика жилья: «Оставляйте зажженным свет, когда уходите из дома, и вор раздумает вас грабить».

Сообщение Давид стер.

Спустя полчаса Эва и Давид явились в канцелярию университетского ректората и постучали в застекленную дверь маленького кабинета. Никого.

Давид поморщился:

– Наверное, в это время все секретари уходят.

Эва повернула ручку, и дверь открылась. Следом за Эвой Давид шагнул через порог, они миновали два кабинета, справа и слева, и Эва постучалась в дверь ректора. Снова никакого ответа.

Она немного подождала и вошла.

– О господи!

Давид поспешил следом.

Шарль Костелло лежал на спине без сознания, а вокруг валялись разбросанные бумаги. Красное лицо ректора было покрыто каплями пота, рот полуоткрыт, глаза вытаращены, зрачки расширены.

24

Волны накатывали на берег одна за другой: зарождались в открытом море, постепенно набирались сил, в последнем порыве достать до неба взмывали, а потом сворачивались в огромный бурун, который с грохотом разбивался и взрывался, распространяя вокруг йодистый запах.

Внизу, лежа на животе на своих досках и стараясь поймать волну, по воде руками гребли серферы. И что за удовольствие они в этом находят?

Через несколько минут, припарковавшись против сада Эвы, Давид вышел из машины. Он с самого начала знал, что будет непросто убедить Эву даже на время перебраться на Правильную территорию, но время шло, и задача становилась все сложнее. Эва охотно соглашалась на эксперименты, доказывающие иллюзорность свободы воли, но не давала разубедить себя в том, что модель островной жизни верна.

Давид со своей стороны силился отвечать на вызовы, которые она ему бросала, делая вид, будто их игра честна. Но, вводя ее в заблуждение, он постоянно чувствовал себя обманщиком, и это чувство стоило ему все дороже. Лгать незнакомому человеку – дело относительно легкое. А вот врать тому, кого узнал ближе и научился ценить, гораздо труднее. Такая ложь давит тяжким грузом. Накануне, получив из банка оповещение о том, что его счет вот-вот уйдет в минус, Давид в конце концов отправил Тома Хану отчет о своих расходах, и эта простая формальность разбудила в нем чувство вины. Теперь Давида вгоняла в уныние даже перспектива в случае успеха его миссии получить круглую сумму.

И вдобавок ко всему Эве удалось всерьез заинтересовать его своим взглядом на вещи – а ведь поначалу он только притворялся, что ему интересно. Теперь же он видел обе модели общества полнее, не так бинарно и однозначно, а разговоры с Эвой давали ему пищу для размышлений.

Феликс и Теодор были верны себе и сидели за шахматной доской. Давид улыбнулся: будь здесь Миотезоро, он, несомненно, увидел бы в них идеальных партнеров для Розлин Костелло.

Старики приняли его по обыкновению холодно. Они явно сохраняли свое бинарное и однозначное представление о Правильных…

Эва попросила подождать, и, пока ее не было, Давид задумался о работе. Он не знал, что делать. Вернуться к прежней жизни, снова погрузиться в эту ужасную атмосферу под крылом у Эрика Рюсселя, заняться своим проектом и, быть может, заполучить джекпот, если его догадки и наметки окажутся верны? Или все бросить, засесть дома, как все, и жить припеваючи? Или, рискуя опозориться, сменить работу на другую, где он будет не так хорош? На что решиться? Он думал об этом постоянно, но решение не приходило…

– У тебя озабоченный вид, – возвратившись, заметила