Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова Страница 39

заводила в дом жену. Вспомнил, как курил на крыльце, оглядывая знакомый с юности двор. Одну сигарету, вторую, пятую. Дрожали руки, слепило солнце, а ещё кружило вокруг комарьё, потому что был самый разгар влажного лета и некуда было спрятаться от жары, духоты и комариных укусов. Ему тогда слышался цокот спиц из-за дверей бабкиного дома, что-то громко и сбивчиво тараторила жена, а потом выпорхнуло из окон громкое: «Вязь, вязь, перевязь…» и через девять месяцев родились Машка и Варя…

– Умираешь, стало быть, – произнесла старуха, едва Антон перестал кашлять. – Так оно всегда и бывает.

– Но это ведь не моя вина. Я собирался отдать всё, что…

– Знаю, знаю. Случаются шероховатости в нашем деле. А ты молодец. Жить хочешь?

– Я… – слова застряли в горле, и Антон будто выталкивал их оттуда. – Я поэтому и привел… вот.

– Тяжело было выбирать?

Антон пожал плечами.

– Ты, наверное, ещё не понял. Я тебе сразу скажу – будет больно. Держи в себе эту боль и тогда выживешь.

Баба Глаша осторожно спустилась с крыльца, будто боялась уронить своё старое худое тело, подошла к Антону. Она была ниже его на две головы, смотрела снизу вверх, но казалось, что будто нависла – большая, тёмная, всемогущая. Много лет назад она так же нависала над Филиппом.

Вдруг старая ведьма возьмёт сейчас его, Антона, под локоть и тоже уведёт на задний двор, куда-то к себе, непонятно зачем – и Антон вернётся домой не таким, как был?..

Впрочем, чтобы ни случилось, он уже будет другим.

– Я боюсь, – прошептала Варя.

– Правильно, бойся, – ответила баба Глаша и воткнула в неё спицу.

Девочка закричала. Баба Глаша провернула спицу и резко вытащила её, будто подсекала рыбу. На крючке её оказалась зацеплена толстая нить.

Антон рванулся было, неосознанно, но вторая спица вошла в его ладонь, проткнула насквозь, и Антон почувствовал, как подкашиваются ноги, как какая-то невероятная сила роняет его на влажную и холодную землю и волочит на спине в сторону. Опьянение ушло сразу, будто вытряхнули его из головы вместе с болью. Следом пришла колючая и совершенно безумная ясность.

Варя продолжала кричать. Горлом у неё пошла кровь. Бабка же продолжала вытаскивать нить. У Вари подкосились ноги, а вернее – Антон сначала решил, что ему это кажется – одна нога стремительно становилась короче другой. Она разматывалась, как разматываются старые вязаные вещи. Упал сапожок, затрепетала юбка. Обнажённая девичья нога втягивалась внутрь с таким же ритмом, с каким дрожащая нить наматывалась на спицу в бабкиной руке.

Крик оборвался. Варя упала на ладошки, потом завалилась на бок. Антон видел её окровавленное лицо и чувствовал адскую боль внутри головы, в душе, в сердце, во всём теле. Он вспомнил, как близняшки родились – это случилось в самом начале апреля, когда едва зацвела первая смородина. Жена показывала Варино крохотное сморщенное личико через окно родильного отделения, потому что внутрь не пускали. Он вспомнил, как специально ездил в город, чтобы найти дочкам подарок на первый день рождения – каких-то говорящих кукол, которых хотели даже не они, а жена. Потом вспомнил, что Варе нравится математика, нравятся викторины вроде «Что? Где? Когда?» и что жена постоянно говорила, что из Вари выйдет толк, она закончит школу, уедет из деревни, поступит в приличный университет и сделает себе карьеру, не то что все эти деревенские неудачники вокруг.

Варино лицо распалось на мешанину нитей. В руках у бабы Глаши наматывался клубок на спицу.

Минута-две, и от девочки ничего не осталось, кроме разбросанной по траве одежды. Ветер подхватил юбку и понёс через двор к калитке.

– Ну, вот и всё, – произнесла баба Глаша. – Долг отдан. Будешь жить.

Антон сел на колени. Боль в горле прошла, ничего не першило и не сдавливало. Не хотелось кашлять, а в тело будто вернулась энергия, давно растерянная и забытая. Впервые за несколько лет Антон глубоко вздохнул, прикрыл глаза, наслаждаясь. На короткий и почти неуловимый миг он стал самым счастливым человеком на свете. Потом вернулась боль – не только внешняя, но и внутренняя.

Из раны на руке текла кровь. Антон сжал пальцы в кулак. Что-то пульсировало в голове. Тяжёлая, давящая мысль. Он пока не мог уловить её, но понимал, что скоро протрезвеет и всё поймёт.

Он приподнялся, шатаясь из стороны в стороны. Склонил голову, будто хотел сейчас быком броситься на бабку. По земле вокруг кружились несомые ветром обрывки нитей. В голове шумело.

– Долг отдан. Теперь живи как хочешь, – повторила бабка Глаша и вернулась в дом.

За ней ушёл и Филипп.

3

Егор то и дело прикладывался к полторашке с тёмным пивом, но не чувствовал ни вкуса, ни опьянения, будто алкоголь выветривался из головы, не успевая задействовать нужные рецепторы. Хотя, может, и к лучшему, учитывая, что в салоне были дети…

Десять минут назад выехали на федеральную трассу, помчались в сторону города. Соня, сидевшая сбоку, беспокойно ёрзала, то и дело бормотала слабым голосом: «Не гони. Сбавь скорость, говорю. Всех нас угробишь». Даже больная, она умела приказывать. Впрочем, слова жены были для Егора белым шумом. Он хотел сейчас только одного: быстрее добраться до города, а потом уехать ещё дальше, раствориться в бесконечных артериях дорог огромной страны. Ему казалось, что только так можно спастись – постоянно передвигаясь с места на место, прячась, путая следы.

На заднем сиденье сидели Женька и Валерка, притихшие и испуганные. Ещё бы, их забрали из школы со второго урока и, ничего не объясняя, запихнули в машину.

Егор и сам боялся. Это чувство было для него не то чтобы в новинку, но давно забылось и стало непривычным. Егор привык, что боятся его. Он всегда действовал с позиции силы, с наскока и добивался своего. Даже с бабкой тогда, шесть лет назад, разобрался, как считал нужным. Но не убивал! Не убивал же!

Страх требовал какого-то выхода. Егор снова приложился к полторашке. Закашлял. Автомобиль вильнул в сторону.

– Убьёшь всех! – пробормотала Соня. – С ума сошёл, скотина.

Вокруг неё витал запах болезни с примесью лекарств, пота, дешёвых духов. Весь салон пропитался этими ароматами, и никуда от них не деться, как ни проветривай.

– Ну и что, если умрём? Не убежим ведь, – ответил Егор, подрезая зазевавшийся на перекрестке «Ниссан». – Мы, считай, давно уже мертвы. Мы с тобой точно. Дети, может быть, за компанию. Мало ли, что бабке в голову взбредёт?

Соня покрутила пальцем у виска. До болезни она была женщиной властной, не любила компромиссов и тем более не