Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова Страница 24

поднять голову, обрушилось нечто огромное и тяжёлое. Воздух вылетел из груди, пальцы погрузились в отвратительно-податливую холодную плоть старухи. Не издав ни звука, она перевернула его на спину, взгромоздилась сверху, прижалась бесформенным туловищем, вцепилась острыми ногтями в волосы. Сальные пряди лезли в глаза. Вдохнув наконец достаточно воздуха, Игнат попытался закричать, но тут одержимая впилась в его губы своей уродливой пастью, и липкий язык её, протиснувшись меж зубов, проник ему в рот, затем в горло, добрался до желудка. Он полз и полз, скользкий и ледяной, словно бесконечная змея, перетекал из одного тела в другое. Игнат уже не сопротивлялся, его била крупная дрожь, глаза наполнились слезами, в голове помутилось. Тьма вокруг полнилась отсветами пламени, искрами и отзвуками позабытых голосов.

Когда, спустя вечность, старуха обмякла и сползла с него, дыша тяжело, с тонким присвистом, Игнат, несмотря на тошноту, попытался подняться. Но тут же кто-то высокий и тощий оказался рядом, ударил по затылку – и он, проломив пол, рухнул в пропасть, туда, где среди репья и крапивы шли по узкой тропе простоволосые люди в саванах, кажущихся ослепительно-белыми на фоне подступающей ночи.

Они с дедом брели в десяти шагах позади. В вязком влажном воздухе лениво гудели комары. Темнела по левую руку река, непроглядной стеной вздымался лес на противоположном, пологом берегу. Шумные Работки остались где-то далеко, а здесь повсюду царило величественное безмолвие.

Тропа обогнула большой развесистый дуб, и их взглядам открылась старая деревянная церковь возле самого обрыва. Чёрный, отчётливый силуэт врезался в серое небо, разрывал его пополам. Сквозь щели между рассохшихся брёвен проступало багровое сияние, будто бы внутри горел костёр. Скорее всего, так оно было.

Навстречу процессии из дверей выступил человек в молочно-белом саване. Был он высок ростом, плечист и, наверное, красив. Вокруг головы его висели в пустоте маленькие существа с распростёртыми крыльями. Ангелы, выкрашенные алым. Последние закатные лучи, скользя по ним, обращали краску в пламя.

Пришедшие раскольники кланялись хозяину, которого считали возвратившимся Спасителем, и проходили внутрь. Проводив взглядом последнего из них, он повернулся к приближающемуся деду.

– Ефим! Уходи прочь. Ты здесь не нужен.

Тот слегка наклонил голову, развёл руки в стороны, словно готовясь к схватке:

– Это ещё почему?

– Не признал меня?

– Нет, – прищурился дед. – С чего бы?

– Мы встречались с тобой дважды. Сначала в селе Павлов Перевоз на Оке, случайно, а потом далеко на севере, в скиту на Керженце. От скита не осталось ни названия, ни жителей. Ничего, кроме пожарища, давно уже заросшего молодым лесом.

Дед отпрянул, глаза его забегали. Игнат впервые видел наставника потерявшим спокойствие, даже испуганным. Старик силился что-то вымолвить, но язык, похоже, не слушался его.

– Ты помнишь, но не узнаешь, – говорил человек с ангелами. – Потому что не видишь глубже лица. Ты бессилен против нас. Мы вернёмся, один за другим, вернёмся в разных обличиях, а ты ничего не сможешь сделать, ведь гарь изуродовала тебя. Там, в глубине. Под одеждой, кожей, мясом и костями. Там пепелище, Ефим.

Дед стиснул бороду в кулаке, отступил ещё на два шага, потащил за собой Игната, всё так же не сводя глаз с лжехриста.

– Но гарь изменила и нас, – продолжал тот. – Мы обратились в прах, затем поднялись из него. В этом кроется наше с тобой главное различие. Ты обуглился изнутри и потух. А я ещё горю.

Ангелы вокруг его головы вспыхнули огнём. Ярким, обжигающим, беспощадным. Языки пламени взвились до небес, и, даже зажмурившись, Игнат видел их кроваво-красное сияние.

Он поднял веки и часто заморгал. Полуденное солнце жгло безжалостно, резало глаза. Игнат лежал на спине посреди лесной поляны, копья сосен в недосягаемой вышине вонзались в бездонно-синее небо. Он попытался перевернуться на бок и тут обнаружил, что связан. Прочная пеньковая верёвка стягивала запястья и локти, колени и лодыжки. Более того – он находился в неглубокой яме, со всех сторон обложенный сухим валежником и пучками соломы.

– Эй! – позвал Игнат. Крик отозвался густой болью в затылке, а вместе с болью пришли и воспоминания. Нахлынула тошнота, от омерзения свело скулы. Проклятая старуха, проклятый…

– Ох, ты очнулся, – дед Ефим появился в поле зрения, держа в руках плотную охапку хвороста. – Ну, может, и хорошо.

– Отпусти меня! – взвыл Игнат. Он понял, что произошло с ним, понял, что собирался сделать старик – Отпусти! Во мне нет никого!

– Оно так только кажется, – сказал дед, пристально глядя на него. – Бесы хитрые, а Кузьма этот особенно. Затаился, затихарился, как лягушка в траве. Но меня не проведёшь. Хватит!

– Нет во мне никого, клянусь!

– Да тебе-то откуда знать? Уж поверь, порченный обычно долго ни о чём не догадывается. А я видал, как он в тебя перебрался. Сам видал тело его поганое. Узнал мерзавца сразу же.

Дед кинул хворост Игнату в ноги, утёр рукавом выступивший на лбу пот, вздохнул:

– Мы с ним давно знакомы. Он один из тех, что в грех меня ввел тогда.

– Ефим погрозил Игнату костлявым пальцем:

– Больше не выйдет! Не поверю ни единому слову вашему, погань! Вы мне про скорый конец света твердили! Вы меня смутили своими россказнями, обещали вечное спасение через огонь! А затем страхом наполнили и заставили бежать, бросив всех…

Голос его сорвался на визг, дед замолк на мгновение, всхлипнул, прижал ладонь к глазам.

– Те души несчастные в скиту верили мне. Они шли в гарь за мной, как дети за отцом. А вы лишили меня храбрости принять очищение и смерть вместе с ними – и теперь ещё смеете винить?!

Он вновь закричал, обращаясь к лесу и небу, скрежеща зубами, остервенело тряся кулаками над головой:

– Не сдамся! Слышите!? Не скроетесь! Всех вас найду, из-под земли достану! Всех до единого спалю! Клянусь!

Эхо захохотало в ответ. Закашлявшись, дед опустился на колени возле ямы, подполз к Игнату, погладил его по волосам, прошептал, глядя прямо в полные слёз глаза:

– Слышишь, Игнатушка? Прости, но нет другого способа одолеть эту мерзость. Я стар, а они не устают мучить меня. Только обманом. Ложью против лжи. Иначе не выйдет. Не серчай, твоё место среди ангелов. Буду молиться за тебя до скончания дней. И ты там замолви за меня словечко, когда придёт срок, хорошо?

Дрожащими губами он поцеловал Игната в лоб и поднялся. Деловито осмотрел валежник, кивнул и направился к костру, тлевшему чуть в стороне. Выбрал головню побольше, взвесил её в руке.

– Деда, – взмолился Игнат. – Давай не так, а? Давай по-другому… Вон хоть ножом. Только не жги.

Ефим встал