Призрачная империя - Рина Харос Страница 10

Тишина, повисшая в воздухе, напоминала кисель, затвердевший от того, что в овсяное молочко добавили слишком много меда и забывали периодически помешивать. По спине бежали мурашки, истинную природу которых я не мог понять. Краем глаза заметил, как небольшая тень отошла от стены и безобразной кляксой встала позади отца, проведя изуродованной культей по его шее, будто перерезая горло. Шумно сглотнул и не смог оторвать взгляда от твари, которая подошла и повторила свой жест на всех членах семьи, кроме матери – его взгляд, полный сострадания, мимолетно прошелся по сгорбленной фигуре женщины. Существо мотнуло головой – у него не было ни глаз, ни рта, лишь темный овал, сквозь который пробивались вверх два изогнутых остроконечных рога. Когда взгляд перешел на меня, тварь почтенно поклонилась и, готов поклясться, улыбнулась – там, где должен был быть рот, истерзанная смоляная кожа растянулась.

– Григорий, куда ты смотришь?

Я вздрогнул и перевел взгляд на отца, который пытливо рассматривал мое лицо, нахмурив брови. Он крепко сжимал между пальцев ложку, чуть склонив голову набок. Андрей, что сидел по правую руку, довольно усмехнулся и едва заметно подтолкнул главу семейства в бок – мол, я же говорил.

– Все хорошо, отец, показалось, будто волки воют.

Я кинул беглый взгляд на тварь, медленно отступающую к стене, будто она пыталась задержаться подольше и послушать, как же будет продолжать искусно врать шестилетний ребенок, которому с раннего детства говорили, что Бог не терпит неправды.

– Волки? В такую погоду даже они не сунутся из леса, чтобы найти добычу и полакомиться.

– Да, отец. Ты прав. Должно быть, просто устал после утренней службы, и померещилось всякое.

Отец оставил мои слова без ответа. Мы доедали в полной тишине, а затем он грубо схватил Андрея за локоть и почти что насильно вытащил из-за стола, что-то яростно прошептал и, мотнув головой в сторону двери, безмолвно заставил последовать за ним. Никто не обратил внимания на эту перепалку – не хотели вмешиваться, боясь получить нагоняй.

– Матушка, благодарю за обед. Мы с отцом отойдем по делам, в течение двух часов должны вернуться домой. Будь добра, растопи печь посильнее, а то дома стало прохладно, как бы не схватить какую хворь.

Андрей, почувствовав себя хозяином и главой семейства, произнес эти слова гордо, надменно, но весь эффект испортил отец, который уже стоял в дверях и ждал нерадивое дитя, – мужчина рявкнул на наследника, отчего тот стыдливо вжал голову в плечи, быстро накинул тужурку на плечи и вышел из дома.

Мы переглянулись с матерью, но не обмолвились и словом. Я наконец-то дождался, когда отец и Андрей уйдут из дома, – их присутствие вгоняло в меланхолию. Постоянно казалось, что, будь их воля, они посадили бы меня на цепь и потешались, каждый раз тыкая, как нашкодившего котенка, что я не такой, другой, отличный от них. Но разве это порок, проклятие Бога, если не похож на других, кто замаливал свои грехи, стоя на коленях перед иконами, вторя слова молитвы и сжигая свечи, пламя которых никогда не сможет очистить душу от тьмы, вцепившейся изуродованными культями в самое сердце, вырывая окровавленные куски плоти?

Я не стал спрашивать разрешения у матери удалиться с кухни. Молча взял свою тарелку, поставил на печь, чтобы мать потом смогла помыть посуду после обеда. Тарелок и ложек у нас было строго по количеству членов семьи, поэтому если не мыть сразу, то кому-то пришлось бы голодать или доедать остатки после того, как отобедают остальные. Мать никого не подпускала к мытью посуды, боясь, что кто-то может разбить ее, – только сестры подносили стеклянные емкости, чтобы хоть как-то помочь по хозяйству, несмотря на свой двухлетний возраст.

Я почти что бегом влетел в свою комнату, захлопнул дверь и забрался с ногами на кровать, достав из-за пазухи рубашки черную книжку, которую всучил перед уходом из церкви отец Константин. Это не было на него похоже – зачастую молчаливый, с надменным взглядом и алчным блеском в глазах, слуга Бога никогда не обращал на меня внимания, предпочитая игнорировать дитя, которому становилось плохо в церкви, лишь бы тот не мешал довести службу до конца.

Я сжал черную тонкую книгу в руках и почувствовал какой-то трепет в душе, который не испытывал даже перед сном, когда мать приходила рассказать сказку. Каждую ночь она продолжала сказ на том месте, где остановилась вчера, чем вызывала еще больше радости, а я каждый раз умолял Бога, чтобы завтра пришло как можно быстрее, чтобы узнать продолжение.

Но сейчас не было радости, ожидания – будто кто-то скребся по нутру и пытался вырваться наружу, предстать перед миром и показать себя. Сосчитав до трех, я резко распахнул книгу, но ничего не увидел – лишь белые листы, которых было порядка сорока. Яростно пролистав каждый, чуть ли не взвыл от недовольства и замахнулся, чтобы отшвырнуть ненужный груз в угол комнаты, но острые основания царапнули кожу и окропили белоснежные полотна кровью. Я выронил книгу на кровать, но пара капель алой жидкости успела попасть на страницу, где начали проявляться рисунки и слова на неизвестном языке, и существо, изображенное там, я узнал сразу.

Упырь – создание худощавое, безволосое, с выступающими суставами. Кожа чудовища – бледно-голубая или зеленоватая. Пальцы на руках длинные, оснащены когтями с трупным ядом. Глазные резцы удлинены по отношению к остальным зубам.

Тела этих существ начинают разлагаться с момента обращения, и первыми страдают внутренние органы. Несмотря на цельный облик, от упырей исходит стойкий запах гниения. Со временем нечисть иссыхает, исчезают губы и веки.

Вера в упырей связана с представлениями о существовании двух видов покойников: тех, чья душа после смерти нашла упокоение на «том свете», и тех, кто продолжает свое посмертное существование на границе двух миров. Считалось, что упырями становятся люди, бывшие при жизни оборотнями, колдунами, или же те, кто был отлучен от церкви и предан анафеме (еретик, богоотступник, некоторые преступники, например маньяки). Также упырем мог стать погибший насильственной смертью, совершивший самоубийство, некрещеный младенец, подвергшийся нападению упыря или даже поевший мясо животного, на которое напал упырь.

Я водил пальцами по изображению твари, смотревшей прямо на меня и пожиравшей плоть мужчины – его руки и