Опасные видения - Коллектив авторов Страница 77

Глушилка выпивала его силу воли. Он бы уже потерял сознание, если бы остался головой в камере. Чтобы развернуться и посмотреть наверх, пришлось заставлять себя с усилием.

Он и правда под самой крышей. Край – всего в нескольких футах. Он бы не дотянулся так высоко без…

Он начал выползать из отверстия.

Получится или нет, а банкам органов он не достанется. На дорожном уровне размажется все, что в нем есть ценного. Он уселся на краю отверстия, с прямыми ногами в камере для равновесия, прижавшись грудью к стене. Найдя равновесие, он потянулся к крыше. Без толку.

И тогда он подвернул одну ногу под себя, пока вторая оставалась вытянутой, оттолкнулся и прыгнул.

Руки сжались на краю раньше, чем он начал падать. Он вскрикнул от удивления, но поздно. Крыша двигалась! Она вытянула его из дыры раньше, чем он успел отпустить. Теперь он повис, медленно болтаясь взад-вперед над пустотой, пока его тащило прочь.

Крыша оказалась подвижной дорожкой.

Он не мог залезть наверх без опоры для ног. Сил не хватало. Дорожка ползла к соседнему зданию, примерно той же высоты. Он доедет, если не разжимать руки.

И окна в том здании уже совсем другие. Они не предназначались для того, чтобы открываться, – не в эту эпоху смога и кондиционеров, – но зато у них виднелись карнизы. Может, стекло разобьется.

А может, и нет.

Руки горели. Как легко было бы отпустить… Нет. Он не совершал преступление, за которое стоит умирать. Он отказывался умирать.

На протяжении двадцатого века движение продолжало набирать силу. Неорганизованное, международное, но объединенное всего одной целью: заменить казнь тюремным заключением и реабилитацией в каждом государстве и нации, куда получится дотянуться. Они утверждали, что если просто убить человека за его преступления, то это его ничему не научит; это не служит примером другим, кто может совершить такое же преступление; что смерть – необратима, а невиновного еще можно отпустить, если доказать его невиновность, пусть и запоздало. Убийство ничему не служит, говорили они, только жажде мести общества. А месть, говорили они, недостойна просвещенного общества.

Может, они были правы.

В 1940 году Карл Ландштейнер и Александр С. Винер опубликовали статью о факторе Rh в человеческой крови.

К середине века большинство осужденных убийц получали пожизненное заключение или меньше. Потом многие возвращались в общество; одни – «реабилитированные», другие – нет. В нескольких государствах существовала смертная казнь за похищения, но уговорить жюри присяжных вынести такой приговор было трудно. Так же и с обвинениями в убийстве. Обвиняемый в ограблениях в Канаде и убийстве в Калифорнии боролся за экстрадицию в Канаду; хотя при этом шансов на осуждение в Калифорнии было меньше. Многие государства отменили смертную казнь. Во Франции ее и не было.

Реабилитация преступников стала главной целью науки/искусства психологии.

Но…

Банки крови есть во всем мире.

Людей с болезнью почек уже спасали, пересаживая почки их близнецов. Не у всех больных были близнецы. Врач в Париже пересаживал органы от близких родственников, определив под сотню причин отторжения, чтобы заранее определять, насколько успешной будет пересадка.

Стала распространена пересадка глаз. Донор глаз мог дожить до спокойной смерти, после чего спасал зрение другого человека.

Кости умели пересаживать всегда – если сначала очистить их от органики.

Так обстояли дела в середине века.

К 1990 году появилась возможность сохранять любой человеческий орган в течение приличного периода времени. Пересадки стали рутиной, а помогал в этом «скальпель бесконечной тонкости» – лазер. Умирающие регулярно завещали свои останки банкам органов. Лоббисты агентств ритуальных услуг не могли это остановить. Но дары мертвых не всегда приносили пользу.

В 1993 году Вермонт принял первый закон о банках органов. В Вермонте всегда существовала смертная казнь. Теперь осужденный хотя бы мог знать, что его гибель спасет жизни. Уже никто бы не сказал, что казнь ничему не служит. Только не в Вермонте.

А позже – и в Калифорнии. И Вашингтоне. Джорджии. Пакистане, Англии, Швейцарии, Франции, Родезии…

Дорожка двигалась на скорости десять миль в час. Ниже, незамеченный прохожими, которые заработались допоздна, и ночными жителями, только выходившими на улицу, на ползущей полосе висел Льюис Ноулс и смотрел, как под болтающиеся ноги въезжает карниз. Не больше двух футов в ширину, в добрых четырех футах от тянущихся пальцев ног.

Он разжал руки.

Когда ноги приземлились на карниз, Лью схватился за край оконной рамы. Инерция дернула его дальше, но он не упал. Через долгое мгновение он снова выдохнул.

Он не знал, что это за здание, но оно еще не опустело. В 21:00 все окна горели. Заглядывая внутрь, он старался не попадаться на свет.

За этим окном оказался кабинет. Пустой.

Чтобы разбить стекло, нужно было чем-то обернуть руку. Но на нем был только тюремный комбинезон и пара носков. Ну, еще заметнее ему уже не стать. Он снял комбинезон, обмотал руку и ударил.

Чуть не сломал руку.

Ладно… Ему разрешили оставить украшения – то есть часы и кольцо с бриллиантом. Он обвел на стекле круг кольцом, с силой надавил и снова ударил другой рукой. Это просто обязано быть стеклом; если пластик, он обречен.

Стекло выпало почти идеальным кружком.

Пришлось повторить это шесть раз, прежде чем он смог пролезть.

Ступив внутрь, все еще с комбинезоном на руке, он улыбнулся. Теперь оставалось только найти лифт. Если на улице его увидят в тюремной форме, копы поймают его вмиг, но если спрятать форму, то он спасен. Кто заподозрит лицензированного нудиста?

Правда, лицензии у него нет. И наплечной сумочки нудиста, где ее носить.

И он не брился.

Очень плохо. Таких волосатых нудистов свет еще не видывал. Не просто щетина, а целая борода. А где тут найдешь бритву?

Он пошарил в ящиках стола. Многие бизнесмены держат у себя запасные бритвы. На середине обыска он остановился. Не потому, что нашел бритву, а потому, что теперь знал, куда попал. С бумажками на столе только слепой бы не догадался.

Больница.

Он все еще сжимал в руках форму. Теперь бросил ее в корзину для бумаг, аккуратно закидал бумажками и практически рухнул в кресло за столом.

Больница. А что ж еще он мог выбрать. Эту больницу, построенную по соседству с судом округа Топеки по уважительной причине.

Но он ее не выбирал. Она выбрала его. Он хоть раз в жизни принимал решение самостоятельно, без влияния других? Нет. Друзья одалживали у