Холодное лето 1402-го. Том 2 - Сергей Владимирович Руденко Страница 48

К сожалению, из любопытного удалось узнать немного.

Брат-полицейский моего убийцы тоже через несколько дней пропал, и об этом, оказывается, уже давно болтали все кому ни лень. По крайней мере, приятельницы-пенсионерки упомянули об этом вскользь, как о чем-то общеизвестном и не особо важном.

А вот для меня именно этот факт стал ключевым.

Если бы пропал сначала коп, а потом его говнюк-братец и моя бывшая жена-тварь, тогда бы можно было предположить, что преступление связано с делишками оборотня в погонах.

Но вот в такой последовательности — получалось все однозначно наоборот. Да и материальный вопрос можно было исключить. Почти наверняка…

Нет, ну конечно, придурки-любовники могли найти клад или надумать торговать наркотиками, из-за чего их и порешили. Это если отбросить все мистические нюансы, ведь по словам бабки получалось, что буквально за полминуты до приезда вызванных ею полицейских, подельники еще орали, будто их пытают, а когда ОМОН взломал дверь — ничего существенного не нашли.

Но если взять реалистичные версии, то единственное их богатство — это доля в квартире брата, ну и моя наследственная собственность. А на все это отчего-то никто не покусился.

По крайней мере, мою квартиру — сдала сестра вместе с отцом бывшей жены.

Я так понял: они собрались продать и полюбовно поделить ее, после того, как выйдет срок до признания меня и Наташки, пропавшими без вести. Про сеструху я даже в страшном сне не смог бы предположить, что она закажет Наташку с полюбовником всего за какие-то пол квартиры.

Она удачно вышла замуж, и даже если бы что-то случилось — вряд ли ее проблемы можно было бы решить, продав халупу. Пусть даже в центре Зеленогорска.

Ну и тесть.

Совсем уж глупо было предполагать, что он стал бы убивать дочь и еще двух мужиков за нынешнюю долю или даже всю квартиру. Не был он патентованным убивцем, а чтоб заказать трех человек в наши времена — заплатить пришлось бы, наверное, даже больше, чем стоимость всей этой недвижимости.

В общем, единственная моя версия выставляла ситуацию…в очень уж подозрительном ключе.

…Ничего интересного о пропаже неприятной компашки больше узнать не удалось. Пенсионерки снова переключились на перемывание костей своим знакомым — если правильно понимаю, таким же потрепанным жизнью красавицам — и я снова принялся бродить от шкафа к шкафу, лишь самым краем сознания следя за разговором.

В это время солнце еще даже не успело приблизиться к зениту — было раннее утро. Поэтому в ее квартире, как, кстати, и у меня — царила эдакий полусвет. Я, кстати, видел в нем куда лучше, чем раньше, но хотелось другого.

Поэтому ленивая экскурсию по двушке Ангелины Ивановны, в какой-то момент и привела меня к балкону. Дверь туда была открыта. Ну и как было не глянуть на внешний мир?

— А-а-а-ааа! — боль была такая, словно на кожу плеснули раскаленный свинец.

Не знаю, как можно было потерять сознание, имея, собственно, лишь его, но следующие несколько минут я не запомнил. Очнулся в кладовке, успев расслышать лишь хлопок закрывшейся двери и два поворота ключа в замке, под испуганное бормотание пенсионерки.

Кажется, бедная женщина снова стала свидетелем того, о чем можно рассказать, а вот доказать — сильно вряд ли. Но сейчас мне было не до ее проблем.

«…Надеюсь, бабка не отляпается, это было бы прямо несправедливо…»

Осторожно выбравшись из укрытия, с облегчением убедился, что мое призрачное тело по-прежнему боится лишь прямых солнечных лучей. Плечи, руки и прочее, что попало под удар — не пострадало, ожогов не было. Вообще никаких следов, но кое-какие изменения, кроме поселившегося внутри страха, все же произошли.

Я даже не сразу это сообразил, да и сознание наотрез отказывалось верить, но пришлось все-таки признать: мои ноги уже не те, что прежде. Самые подошвы — примерно на сантиметр — словно растворились, а тело примерно на ладонь выше — стало и вовсе прозрачным. Сейчас я и в самом деле смотрелся, как призрак. Как минимум там…

— Ну, твою же дивизию! Неприятно, получается, эдак я могу и…гм, умереть что ли? И ведь во второй раз уже, бли-и-ин…

* * *

Единственный плюс от последнего происшествия оказался в том, что потеряв часть сил, я ощутимо глубже стал проникать в стены.

Если раньше руки и ноги застревали на уровне плеч и паха, то теперь я тонул в кирпиче и бетоне — разницы между ними не ощутил — сантиметров на десять-пятнадцать лучше. Ну и голова тоже стала проникать в камень куда глубже.

При этом вроде как получалось, что не только энергия во мне, но и концентрация внимания — делали призрачное тело плотным. Благодаря маленькому натурному эксперименту теорию эту подтвердить удалось почти сразу.

Стоило мне попытаться сконцентрировать внимание в ладонях, попробовать ощутить себя именно ладонью, представить, что тот самый «Я» не в голове, а именно там и — бац! — рука на некоторое время просто отказалась тонуть в стене.

Она вдруг стала, ну хотя бы для стены — совершенно материальной.

«…Блин, ну, кажется, я хотя бы примерно начинаю понимать, как именно бедной Люське досталось ее травма вчерашняя. Не очень понимаю, почему синяк образовался, тем более такой, но хоть какая-то определенность…»

Переходы в другие квартиры дались уже куда проще.

Я концентрировал внимание в одной руке, а второй — проникал как можно дальше в стену. Главное, чтоб хотя бы половина тела успела уйти до того момента, как сознание — ну или мое Я — вернется в центр. И тогда — бамс! — призрачное тело вываливалось в соседнее помещение.

Соседи слева прямо таки олицетворяли грусть-печаль.

Мужик-фрилансер лет сорока-сорока пяти жил с родителями. Его мать болела чем-то серьезным, по-моему, раком, а может это и не так — я просто не придумал других подходящих болезней, но старушка так высохла и ослабела, что без слез и не посмотришь.

Побывать у них оказалось штукой очень неприятной. Особенно с учетом моих собственных проблем. Все было просто пропитано ощущением горя. Ну и говорили там лишь о лекарствах да болезнях, короче — я там не задержался…

В следующей квартире атмосфера была куда лучше, а вот людей — не нашлось.

Жили там, то ли казанские татары, то ли какие-нибудь узбеки-таджики. На лица — почти европейцы, но не без азиатского следа. В фотографиях и именах эта восточная смесь чувствовалось куда сильнее, но точнее было не разобрать, не специалист…

Прямо на столе лежал черновик письма на имя президента, где сын напоминал о пропаже отца, вместе с еще двумя сотням человек. Я с удивлением даже сумел вспомнить новости о самолёте с туристами, который