Стробоскоп Панова - Юрий Шиляев Страница 36

Перед глазами встало полупрозрачное лицо Джипси. Айвен зажмурился, опасаясь, что сейчас снова впадёт в транс и начнёт разговор с ней, забыв, где находится.

Но служитель церкви задал вопрос, вернувший Айвена в реальность.

— Этому человеку помогает его вера?

Айвен задумался. В мире девушки, которую зовут Кэтрин, и которая по-прежнему отзывается на детскую кличку Джипси, всё логично и правильно. И пока это действительно так, то с Джипси всё в порядке. Да, её логика и её материализм помогают ей поддерживать душевное равновесие.

— Да, — сказал он, — да, у этого человека спокойная, логичная и очень основательная платформа веры, которую невозможно поколебать ничем.

— Но, простите, воспользуюсь вашим выражением: а ваша"платформа веры" трещит по швам? Разваливается, столкнувшись с чужой? — Святой отец снова улыбнулся, будто ему заранее известно, что скажет посетитель, и предстоящий разговор до самого последнего слова не был тайной. Возможно, так оно и есть, и Айвен не первый, кто-то уже обращался к священнику раздираемый подобными сомнениями.

— Но как можно жить, исключая уникальность святости? — Баронет, устало сгорбившись, присел на ближайшую скамью. — Как можно так верить?

— А как верите вы, господин баронет? — спросил священник.

— Я верю всей душой, и не понимаю этого вопроса, — прямо, как на исповеди, ответил молодой человек.

— Да, вы с детства привыкли верить в то, чему вас учили. И ваша вера не менялась, она принималась как данность. Готов поспорить, что сегодня вы впервые задумались над вопросами веры. А вера... она порой бывает и абсурдной. Вот, к примеру, если вы верите в то, что вы — собака, то неудивительно, еслибудете бегать на четвереньках, лаять на прохожих, и закапывать косточки в укромных местечках, — святой отец присел на другую скамью, напротив знатного прихожанина. — И есть такие, и они счастливы — в клиниках для умалишённых. Поверьте и вы в это, и скажите мне, как скоро начнёте лаять, сэр Чемберс? — Айвен невесело усмехнулся в ответ. — Да, — кивнул священник, — смех правилен: такое поведение естественно только в Бедламе, но я не о том. Вы будете искренне удивляться, зачем близкие разрушают вашесчастье? А родные будут лечить вас— и верить, что помогают несчастному вернуться в мир. И тоже будут счастливы своей верой. Вера, сын мой,является фундаментом, на котором выстраивается дом всей жизни. И если вера крепка, то спокойно смотришь на разнообразие других домов, на разные стили и архитектурные изыски, пусть даже самые смелые. Дом крепок, пространство вокруг него благоприятно, а фундамент никогда не пойдёт трещинами. А если вера дала трещину — что ж,предстоит поменять всю жизнь — согласно либо потере веры, либо обретению новой; либо залить эту трещину, пока не рухнул весь дом. Только порой дом веры зиждется не на фундаменте, а на зыбком песке. Что тут поделать? Болезнь веры — не столь редкое в наше время состояние. Многие вот верят, что делают доброе, если, живя на грани голодной смерти, каждый день откладывают на счёт лишний пенс, а другие считают себя праведниками, напротив, не имея ничего и нищенствуя, хотя Бог наградил их здоровьем и талантами.

— Вы правы, — задумчиво произнёс Айвен, — после разговора с этим человеком мне показалось, что моя жизнь сейчас разлетится на куски, потеряет смысл и цену.

— Люди верят по-разному и Боги у них разные. Но есливеруешь, то истинную веру поколебать невозможно. Истинная вера спокойна и милосердна. Лишь суеверия слабы и воинственны.

— Во что же верить мне? — Айвен совсем растерялся.

— В Любовь, — ответил святой отец и улыбнулся — тихо и кротко. — Перечитайте Библию, только не торопясь, вдумчиво. Первая к коринфянам. Послание апостола Павла, главу тринадцатую. Помните? — Баронет потупился, но священник нараспев прочёл:

— «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не мыслит зла» — это постулаты моей веры. Возлюби весь мир так, как написано, и ты обретёшь счастье, которого ищешь.

— Спасибо, отче, — Айвен встал, поклонился и вышел в разразившуюся наконец-то бурю. Разговор со священником пролил свет на многое. Основа веры. То, что стоит в центре, то, вокруг чего вертится такая логичная жизнь Джипси. Айвен вдруг понял, что об этом-то он не спрашивал свою странную знакомую. Он не знал, во что действительно она верит, тоже принимая заученные с детства уроки и положения за фундамент мира.

Дождь хлестал холодными струями, но Айвен не обращалвнимания, направляясь к лесу. Он испытывал странную уверенность, что сегодня обязательно попадёт в мир Джипси, и она будет ждать его там, в Весёлой роще. Когда дойдёт до заветного места, не придётся прилагать усилий, чтобы перейти из мира в мир. Просто повернётся, сделает шаг назад и окажется там, где правят высокие технологии и рациональный материализм.

Айвен пошёл по тропинке к мостику над своенравной Серпентайн, чтобы взглянуть на тот, иной Роузвуд, новым взглядом.

— Мистер! Мистер Айвен! — тяжелая рука одного из Джонов-Джеймсов легла на плечо. — Мы считаем, что вам необходимо вернуться. Дождь. И место небезопасное.

— Я сам решаю, где безопасно, а где нет, — ответил Айвен, сбросив с плеча большую ладонь телохранителя.

— И тем ни менее у нас имеются абсолютно точные инструкции. Их дал наш работодатель, мистер Джейкоб Браун, нарушать его приказы мы не в праве.

— Не забывайте — завтра помолвка, и вы должны быть в лучшем виде. Без всех этих сбеганий и пропаданий, — нарушил молчание второй Джон-Джеймс.

— Пойдёмте, пойдёмте мистер Айвен. Не вынуждайте нас применять силу, — лицо первого Джона-Джеймса выражало искреннее сочувствие и в то же время решительность.

— Вы уж не сомневайтесь, мистер Айвен, мы сделаем всё, чтобы вы были в порядке, — хмыкнул другой Джон-Джеймс.

— Хорошо, — баронет раздражённо тряхнул головой, — вынужден уступить грубой силе. Но о вашем поведении будет доложено мистеру Брауну.

— Конечно, конечно. Это ваше право. Безусловно, вы можете сообщить мистеру Брауну о наших действиях. И если он сочтет, что нарушены инструкции, то мы, конечно же, понесём заслуженное наказание, — зачастил первый Джон-Джеймс.

— А сейчас позвольте сэр,