Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий Страница 25

— О! — встрепенулся Тимофей и протянул руку в сторону своего мешка, где любовно сохранил несколько глиняных табличек. Он нашел их в той хижине, что сейчас занимал. Грамота всегда казалась ему жутковатым и загадочным колдовством, но обожженная глина манила его переплетением окаменевших клинышков. Ему страсть как было интересно, что писали друг другу давно умершие люди.

— Прочти, о чем тут! — сунул он первую табличку Кулли.

— «От Рим-Ана к моей жене Бельтиаши. Пусть Шамаш принесёт тебе здоровье, пусть Иштар сохранит тебя. Я тоскую по тебе — дом без тебя пуст и холоден. Я вспоминаю, как ты смеялась в саду. Я послал тебе ткань из Марда и масло — храни это до моего возвращения. Если получишь это письмо, напиши мне. Даже одно слово от тебя — как свет», — промычал пьяненький купец и пояснил. — Это муж жене пишет.

— А тут? — распалился Тимофей, который все равно подозревал во всем этом какой-то обман. Как можно понять эту мешанину знаков, он решительно не понимал.

— « Скажи моему господину: Пусть пришлёт 50 лучников. Если не пришлет — мы оставим ворота», — Кулли клюнул носом, едва не угодив в костер.

— Еще одна!

— «Почему ты не приезжаешь ко мне? Если ты не приедешь в этом месяце, я умру от горя!»(2), — патетически продекламировал Кулли, отчего Главк даже приоткрыл один глаз.

— Какая горячая бабенка! — причмокнул он. — Надо же! Умрет от горя! Я бы к ней приехал, полечил от тоски.

— Кое-кто, подобный свинье, сейчас умрет от побоев, — услышали засидевшиеся за финиковым вином друзья. Пустых кувшинов оказалось не один и не два, и этот факт привел почтенную Цилли-Амат в состояние ледяного бешенства. С ее точки зрения, вино нужно продавать всяким дуракам и пьяницам, а не потреблять его самому, лишаясь при этом звонкого серебра. Она взвалила мужа на плечо и уволокла в дом, кроя его самыми последними словами.

— Знаешь, кого она мне напоминает? — оглушительным шепотом сказал Главк Тимофею, в глазах которого двоились пляшущие языки пламени. — Богиню Немезиду! Вот! Морда точь-в-точь. Я, когда в темноте ее увидел, тоже чуть не обделался.

— Нормальная она баба, — сказал вдруг Тимофей. — И толковая на редкость. У нас с тобой никогда такой не будет. Она вон какие дела проворачивает, любому мужу на зависть. А мы с тобой кто? Стражники наемные! Бродяги! Такая на нас и не взглянет даже. Понял?

Но Главк его уже не слушал. Он храпел в полушаге от костра, а к его роскошной бороде ночным злодеем подбиралась дорожка пламени, прямо по сухой травинке. Тимофей выругался и оттащил друга от огня. Лишиться главного украшения воина и мужа — немыслимый позор.

Они расположились на холме, в стадии от стен Эмара. Тут хорошо сидится по вечерам, когда тяжелый зной уходит, а ветер несет со стороны реки долгожданную прохладу. Заккур, шестой сын царя Бар-Набаша слушал пришельца, открыв рот. Этот Тимофей, обросший молодой бородой наемник, побывал в таких местах, что ему, кочевнику, никогда и не снилось. Жизнь в пустошах приводит к тому, что и весь окружающий мир начинаешь считать пустошью. А когда открываются его новые грани, то ум человека, привыкшего годами видеть перед собой только овечью задницу, начинает натужно скрипеть, будучи не в силах вынести груза нового знания. Они сдружились, болтая день за днем. Тимофей угощал босоного царевича вином, а тот его — такой ягнятиной, какой афинянин даже дома не ел. Они познакомились на пире, который дал в честь купцов царь Бар-Набаш, и с тех пор почти не расставались.

— Смотри, что у меня есть! — Тимофей достал из своих вещей уродливый свинцовый шар, напоминающий переплетение змей. — Это амулет, который делает человека царем. Я его в самой Хаттусе в храме взял. Тому, кто помолится ему в первый день новолуния и жертву принесет, он великую власть даст.

— А тебе почему не дал? — жадно разглядывал фигурку Заккур. — Ты ведь молил его. Да?

— Так я же не царский сын, — непонимающе посмотрел на него Тимофей. — Я ведь бродяга простой. Если бы я царским сыном был, то конечно! Первым делом себе бы власти попросил. А так! — он махнул рукой. — Мне от этого никакой пользы. Я Эниалию жертвы приношу, он пока бережет меня.

— Дай! — трясущимся пальцем показал Заккур на шар. — Проси, чего хочешь за это! Лучших баранов тебе подарю!

— Ты же мне друг! — приобнял его за плечи Тимофей. — Не надо мне от тебя ничего. А сегодня как раз именно такой день. Тащи лучшего барана, а я принесу вина. Вот посмотрим, не наврал ли старый жрец перед смертью…

— Перед смертью люди не врут, — убежденно произнес царевич. — Отец так говорит. Давай, брат, как луна взойдет, на этом же месте. Приноси свое вино.

Что хорошо в жертвах, так это то, что боги не слишком жадны. Им достаточно дыма сожженной плоти и малой толики мяса. Остальное вполне можно употребить самому, чем, собственно, Тимофей и царевич Заккур и занялись. Сначала они дождались восхода молодого месяца, расплавили в огне амулет, вознесли свою просьбу к небесам, а потом пожарили мясо с ароматными травами и солью, как принято в Энгоми, и запили его немалым количеством вина. А вот утром, когда рассветное солнышко заглянуло сквозь закрытые веки в похмельные головы друзей, Тимофей пробудился от испуганного вопля.

— А! А-а-а! Смотри!

— Ты чего орешь? — афинянин недовольно привстал на кошме. — Рано еще. Спать охота. Легли ведь за полночь уже.

— С-смотри! — трясущейся рукой показал арамей на резной деревянный ящичек, украшенный точно таким же переплетением змей, какой был на амулете. Он торчал из песка на расстоянии руки от того места, где друзья легли спать после дружеской пирушки. Торчал так, как будто вырос за ночь прямо из земли.

— Быть того не может! — изумился Тимофей. — Сработало! А ведь я не верил! До самого конца не верил. Думал, надурил меня старик.

— А я верил! — убежденно ответил Заккур. — Вот прямо сразу и поверил. Мне царская власть самой судьбой суждена. Я это всегда знал.

— Тогда открывай, — решительно произнес Тимофей.

Царевич трясущимися руками отбросил крышку и недоуменно уставился на шесть маленьких склянок и золотой перстень с трезубцем, лежащие внутри, в деревянных ячейках. Он непонимающе смотрел то на содержимое ларца, то на Тимофея, словно ища у него объяснения. И друг не подвел. Он повертел перстень в руках, открыл одну склянку и аккуратно ее понюхал.

— Все ясно, — скучающим голосом ответил Тимофей, сложил все на место и закрыл крышку. Он потряс кувшин из-под вина, пытаясь понять, осталось ли еще хоть что-то, но тщетно. Кувшин оказался пуст, и он разочарованно отбросил его в сторону.

— Что? — жадно спросил Заккур. — Что тебе ясно?

— В склянках отрава, — пояснил Тимофей. — А перстень этот со знаком Морского бога. Ты с ним можешь в Угарит гонца послать. И тебе сам наместник Аддуну или трибун Хрисагон обязаны помощь дать. Я слыхал про такие перстни.

— Отрава, — ошалело прошептал царевич, с ужасом глядя на ларец.

— А ты что думал, отец придет и сам тебе власть отдаст? — насмешливо произнес Тимофей. — Боги, брат, только показывают правильный путь. Но они не станут проходить его за тебя. Кстати, я не понял, почему кувшинчиков с ядом шесть.

— Зато я понял, — с каменным лицом ответил Заккур. — Отец и пять братьев. Пусть видят боги, я свой путь пройду. Я захвачу казну и куплю расположение знати. Я раздам все, что есть, но удержу власть. А если не поможет, попрошу помощи у царя Энея.

— Как же ты попросишь, — с сомнением посмотрел на него Тимофей, — если отец твой плату за провоз вдвое понял. Думаю я, великий царь очень зол на твое племя.

— Я словно слепой все эти годы ходил, — исступленно бормотал царевич, — а вот теперь точно знаю, что делать. Я верну те пошлины, что были год назад, и тогда великий царь поможет мне. Купцы на пиру сказали, что мой отец нарушил свое слово. А раз так, то я все исправлю. Это не я убью отца, это боги покарают его за ложь и жадность.