Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий Страница 24

2 Кольца найденных в раскопках кипрских дубов показывают 20 лет сверхзасухи (1185–1165 гг. до н.э.). В Турции и Сирии найдены слои песка вместо ила — небольшие реки пересыхали полностью, а не сезонно. И это привело к катастрофе.

Глава 11

В то же самое время. Эмар (в настоящее время — руины недалеко от г. Маскана. Восточная Сирия).

Эмар, разрушенный людьми пустыни, еще жил(1). Он не умер в одночасье, как многие города, нет! Его сердце еще билось, но билось очень слабо, едва ощутимо, как у смертельно больного человека. На руинах его дворцов и храмов копошились голодные люди. Они напоминают пустынных сусликов, что высовываются из своих нор и сначала подозрительно нюхают воздух, будучи готовыми тут же нырнуть назад, под защиту своей затхлой норы. Тут довольно спокойно, и давно никого не убивают, но горожане живут с застывшим в глазах страхом. Они, едва завидев Тимофея или кого-то из его воинов, спешили свернуть в первый попавшийся переулок или прижаться к стене и застыть, не привлекая внимания. Ничего хорошего не сулит встреча с людьми, от которых кровью и горем разит за целый стадий.

Речной порт Эмара был когда-то одним из крупнейших на Евфрате, уступая лишь Вавилону и парочке городов на юге. Здесь останавливались караваны из Угарита, перегружали товар на судно, что экономило почтенным купцам немало времени и серебра. Да и плыть вниз по течению куда проще и безопаснее, чем вести сотни ослов по пустошам, что граничат с землями арамеев. Всего несколько лет прошло, как пал Эмар, а казалось, так бесконечно давно это было. Вот потому-то прибытие в опустевший порт пузатого магура, обмазанного битумом, вызвало здесь настоящий переполох. Люди вылезли из всех уцелевших хижин и молча стояли на берегу, пожирая глазами полузабытое зрелище. Некоторые даже плакали без стеснения, ведь порт — это жизнь для Эмара и его людей. Никто и не догадывался, что здесь еще живет столько народу. Город выглядит пустынным почти всегда.

Тимофей тоже стоял на берегу в толпе. Он лениво грыз ножку дикого гуся, которого подбил палкой один из его людей, и благосклонно взирал на низенький, почти круглый корабль с хижиной, стоявшей на корме. Магур оказался немал, он примет на борт весь груз, что тащил их караван. Эта огромная лодка из доски, сшитой веревками, могла перевезти вес в пятьсот талантов. Немало, учитывая ее потешный вид.

— О-ох! — выдохнул Главк, стоявший рядом. Бедолага, который приговаривал вторую гусиную ногу, подавился и закашлялся, узрев нарядно одетую молодку, вышедшую из каюты на корме. Расшитое ромбами и волнами платье перетягивал пояс с пурпурными кистями, а на голове ее был надет парик, прикрытый золотой сеткой и тончайшим, невесомым платком. Тут не Ассирия, где женщины на людях закрывают лица.

— Ишь какая! — восхитился Тимофей, похлопывая друга по спине. Тот уже успел оценить по достоинству крючковатый нос девушки и желтоватые круглые глаза, делающие ее похожей на сову, и подавился, не выдержав ее презрительного взгляда, который в один миг оценил его, пересчитал каждую драхму в кошеле и признал полнейшим нищебродом, недостойным ее неописуемой красоты.

— Смотри, не ляпни чего! — предупредил Главк, больно толкнув его в бок. — Это ведь Кулли жена. А он наши шкуры спас.

— Да? — Тимофей подавился едким словцом. Он прикусил язык, убедившись в правоте товарища. С вавилонским купцом они за время пути изрядно сдружились.

Купчиха же без стеснения висла на шее мужа, который жадно лапал ее тощие телеса, целовал и называл своей козочкой.

— Ишь ты, — завистливо протянул Главк. — Смотри, какая любовь у людей!

— Кулли! — визжала бабенка. — Гони мой статер! Ты проспорил! Я же сказала, что корабль приведу точно на пятнадцатый день после «самого длинного дня». А ты не верил, муженек! Ты даже не представляешь, сколько серебра мы с тобой сэкономили! Нам же теперь не надо целых два месяца всю эту прорву людей и ослов кормить! Перегружай товар и проваливай в свой Энгоми, ты же до второго урожая ячменя еще одну ходку сделать успеешь.

— Точно у них любовь? Что-то не похоже, — засомневался Тимофей, но Главк уверенно мотнул густой бородой, лопатой лежавшей на его широченной груди.

— Точно, — прошамкал коротышка, объедая птичью кость дочиста. — У меня на такие дела глаз наметан. Она за него горло перегрызет. А он за нее.

— Ты наняла этот корабль, Цилли? — купец продолжал обнимать жену. — Недешево все же. Двадцатую часть за перегрузку возьмут.

— Вот еще! — фыркнула та. — Я его купила. Торговля сейчас плохая, возить нечего. Почти даром отдавали. Я уже посчитала, за две-три ходки отобьем. А двадцатая часть груза пойдет нам с тобой. Это честная цена, для твоего царя все равно выгоднее, чем караван гнать.

— Да ты мое сокровище! — расплылся в улыбке Кулли.

— Да, точно, это самая, что ни на есть любовь, парень, — окончательно уверился в своем мнении Главк. — Бабская красота, она приходит и уходит, а общие дела людей вместе крепче рыбьего клея держат.

— Туда красота прийти даже не успела, — фыркнул Тимофей, но благоразумно заткнулся, потому что Кулли спешным шагом направлялся к нему.

— Отлично! Все просто отлично, парни! — купец просто сиял. — Господин будет доволен. Мы путь сократим на месяц, не меньше! У меня не жена, а истинное сокровище. Подумать только, день в день состыковать два каравана! Да такого здесь уже много лет не видели.

— Ну да, — понимающе покивал Главк. — Корабль привести не каждая баба сможет.

— Купить хороший корабль, — с недоумением посмотрел на него Кулли и начал загибать пальцы, — команду нанять такую, чтобы тебя самого в дороге не ограбила, товар закупить ровно тот, что заказан, и по хорошей цене. А еще с властями по пути разобраться, царским писцам не переплатить, а потом груженое судно волоком, вверх по течению, точно к назначенному дню привести. А ведь ей еще вернуться нужно, и государя нашего товар продать с прибылью. А от Эмара до Вавилона, если на ослах идти, месяц пути, между прочим. И разбойники по обоим берегам просто кишат. Ты, воин, не понимаешь даже, до чего купеческое ремесло тяжелое.

— Чего это я не понимаю, — набычился Главк. — Я двадцать лет с караванами хожу! Ноги уже до задницы стер!

— Когда в Угарит пойдешь? — спросил купца Тимофей.

— На пару дней задержусь.

На лице Кулли, похожем на обтянутый кожей череп, появилось такое плотоядное вожделение, что Тимофей начал выискивать в толпе бабенку посимпатичней. Он с недавних пор открыл для себя, что если женщина не визжит от ужаса и боли рядом с окровавленным телом мужа, то соитие с ней может стать немного приятней. А если подарить ей цветной платок и сказать, что она красивая, то и вовсе можно получить ни с чем не сравнимые ощущения. Оказывается, бабы это самое дело тоже любят, что стало настоящим откровением для парня, который изрядно пересмотрел жизненные ориентиры за время нахождения во владениях Морского бога. Бесшабашное прошлое существование, что шло от грабежа до грабежа, начало понемногу забываться, как страшный сон. А вот будущая сытая жизнь знатного воина, напротив, стала принимать все более оформленные очертания. А всего-то нужно незаметно поменять царя в немалом племени арамеев, потом пройти насквозь земли, которые затянул кровавый туман бесконечной войны, и разгромить медные шахты повелителя мира. Ах да! Еще нужно умудриться вернуться назад за своей наградой. Смущало это Тимофея? Да ничуть. Награда такова, что можно и шкурой рискнуть, а он рисковал и за куда меньшее.

— Вы когда-нибудь вино из фиников пили? — Кулли хлопнул его по плечу. — Нет? Я вечером угощаю. Цилли целую партию привезла.

Легкий хмельной дурман обволакивал тело Тимофея покрывалом сладостной истомы. Вино и впрямь оказалось отличное. Кислое в меру и обманчиво легкое. Обманчивое до того, что он вскоре обнаружил себя сидящим у костра, обнимающим за плечи Кулли и Главка, каждый из который пытался затянуть песню. Правда, у них ничего не получалось, потому что не только песни у них были разные, но даже и языки, на которых они их пытались петь.