Дети, сотканные ветром. 2 - Артём Ерёмин Страница 25

Другие барышни смотрели на игру менее сдержано. Любой приём Леля Миронова сопровождался девичьими возгласами. И всё-таки надо отдать должное: юноша с торчащим из-под шлема хвостиком держался на льду увереннее многих старших подмастерьев.

Из раздумий Льва вывел толчок Вия.

– Чего завис? Рискнёшь выйти с нами на лёд? – повторил он.

Вьюны переодевались в стёганки – одежду, на которую навешивались доспехи для игры.

– С размером прогадали, – пожаловался Пимен. Поддоспешник на нём висел, как на вешалке.

– Махнёмся, – предложил Вий. – В моём явно кто-то помер.

Пререкание пресёк Игнат:

– Вольноступ выдал нам лучшее обмундирование, что у него осталось. Если не нравится, то одолжите броню у Леля Миронова. Когда отбывал наказание на станции, самолично выгружал его запасные доспехи.

Предложение Игната заставило остальных молча приготавливаться к тренировке. Хоть место старосты он потерял, на должность капитана команды его выбрали единогласно. Точнее, выбирали те, кто желал играть в жаролёд. Захар и большинство вьюнов остались в стороне, заявив, что столкновений лбами с высокородными им в учёбе хватает. Дым и Клим не поддерживали увлечение приятелей, и команду вьюнов дополняли темнокожие близнецы Гур и Лир.

– Нам бы запасных игроков, – посетовал Гур. Голос его уже походил на мужской.

– Мы и вам удивлены, – сказал Игнат. – Некоторые вьюны коньки никогда не надевали. Остальных запугал Захар.

Лир многозначительно закивал. В отличие от брата он говорил редко. Лев не знал, что близнецы бывают такими разными. Единственное, в чём они похожи, так это в могучем для подростков телосложении. Грозный вид и родственная сплочённость позволяли им не подпадать под влияние Захара.

– С Гуром и Лиром мне спокойнее за тылы, – объявил Вий и подозрительно глянул на Пимена. – В тебе такой уверенности нет. Разве не ты хвалился, что плохой разговор лучше хорошей драки.

Лопоухий вьюн хитро улыбнулся:

– Благо Праотцам, геройское слабоумие меня не поразило. Да и боль я предпочитаю обходить стороной.

– Зачем же ты в команде? – недоумевал Гур.

– Для меня жаролёд лишь повод блеснуть. Барышни, к сожалению, падки на любителей калечить друг друга.

– И ты согласен на увечье, чтоб охмурить дворянскую дочь?

– О, нет же! Сороки так высоко не летают. Хотя будь моё личико как у Льва, то плевал бы на вашу забаву воинов и звездочётов. Ведь даже дочь рода Коркуновых за слоем сажи что-то да разглядела.

Под добродушный смех ребят Лев неожиданно для себя зардел.

– Не наседай, – вмешался Игнат. – Все видели, как трубочист резал лёд. Вступай в команду, Лев, и тебе сплетут не один венок. Как говаривал мой отец: жаролёд позволяет простолюдину кушать за столом князей. Лучшие игроки льда и чар почитаются и в хибаре, и во дворце.

Лев с радостью ринулся бы на лёд вместе с ребятами, даже не ведая правил игры. Однако его отпугивало всеобщее внимание, которым наделяются игроки в жаролёд. Каспар не раз намекал, что для слуги трубочист излишне заметен в Соборе. До приезда Киноварного Лев зарёкся не злить ключника.

– Вечером мы сотрём ухмылку с лица Аскольда Миронова, – обещал Вий, надевая щит-перчатку.

Вскоре Вольноступ вызвал вьюнов на лёд, и трубочист с сожалением ушёл с арены.

Неделя – последний день седмицы на Осколках считался выходным днём. Незначительные обязанности у прислуг никуда не девались, но значительная часть времени оставалась свободной. Подмастерье же за прилежный труд и рвение в обучении награждались отдыхом. Те, кого навещали родные, уходили за врата. В постоялом дворе у станции под конец седмицы кипела бурная жизнь.

Тем, кто нерадив в труде и учении, давали возможность наверстать упущенное. Кто-то драил котлы на кухне, а кто просиживал штаны за книгами. Лев по собственной воле отправился на дополнительный урок словесности.

В преддверии вечерних игр на арене кабинет госпожи Софронии пустовал. Девочка-лунси в одиночестве чинила рваные брошюры.

– Добрый вечер, барышня, – поздоровался Лев.

В ответ Зоря привстала, чтобы одарить трубочиста книксеном:

– Учитель недужит и выйдет к нам позднее.

От чинного приветствия Лев оторопел и молча занял стол на другом конце кабинета. Всё-таки не зря он часом ранее оттирал въевшуюся копоть и переоделся в сменный костюм и новые ботинки. В обычные дни даже некоторые из вьюнов брезговали общаться с трубочистом.

Лев искоса глянул на Зорю. Из-за знакомства с Дымом он привык к особенностям лунси: к угловатости заострённым лицам и, конечно же, коже. Взять тех же Гура и Лира: их кожа всего лишь тёмного оттенка. У лунси же само её строение отличалось. Будто их тела облепил тонкий налёт из крошечных блёклых кристаллов.

Сидя в тёмном углу, девочка из страты Воды, словно подсвечивалась изнутри. Её движения плавные, как у Дыма, и гораздо грациознее.

Глаза лунси поднялись от книги и встретились со взглядом Льва. Тот резко отвернулся, что едва не разлил чернильницу.

Некоторое время Лев корпел над расшифровкой справочника для печников. Без помощи учителя Софронии дело не шло. Его записи покрывали каракули и ребусы, так он маскировал родную письменность. Рискованно, но куда опаснее, не умеючи, пользоваться взрывоопасной смесью для прочистки труб. При виде её старых запасов в котельной у Вапула на ушах вздыбились волосы. Потому Лев решил, что настала пора изучить теорию дел старшего трубочиста, так как притворяться им нужно вплоть до приезда Киноварного. Быть может, и в скитаниях по миру чаровников.

На улице окончательно стемнело, когда в кабинет зашла учитель.

– У нас сегодня многолюдно, – притворно удивилась Софрония. Её слабость была видна, так же как старание, с которым она её скрывала. – Как продвигается мой урок?

– Я закончила, учитель, – ответила Зоря, и Лев вздрогнул. Девушка находилась в шаге от него.

– Тогда ступайте, дети. Вам, вероятно, хочется взглянуть на игры. Только прежде не поможет ли трубочист вернуть Зоре книги в хранилище? Госпожа Фронталь благосклонна ко мне, не хотелось бы испытывать её доверие.

Лев согласился и нагрузил себя кипой истрёпанных брошюр. Он спускался в подземелье громко и пыхтел через раз под тяжестью старой бумаги. Зоря словно не задевала каменные ступени, даже шелест её платья звучал приглушённо.

«Как же долго она стояла над ним в кабинете словесности?» – с опаской размышлял Лев.

Чтобы как-то приглушить