Продавщица 4: А с платформы говорят… - Анна Наумова Страница 21

А еще у меня жутко похолодели руки и ноги, а спину прошиб холодный пот, когда я впервые в жизни пришла проводить урок литературы, совершенно не имея педагогического образования и не имея ни малейшего представления о том, как нужно учить детей. Если бы не дружеское подталкивание в спину от Катерины Михайловны, я бы так, наверное, никогда и не решилась войти в класс, где на тебя смотрят тридцать пар любопытных глаз…

Боялась я и своего внезапного разоблачения в новом мире. И в первый, и во второй, и даже в третий раз, когда уже с полным правом могла называть себя бывалой попаданкой. В конце концов, ни школу КГБ, ни даже театральный институт я не заканчивала, и притворяться не особо-то умею. А ну как умная и дотошная Верочка сообразит, что как-то уж очень неуклюже я веду и себя и учинит серьезный расспрос о биографии предков и подробностях жизни в подмосковном городке, откуда я якобы приехала в Москву? Или строгая завуч Наталья Дмитриевна устроит мне тест на профпригодность и поймет, что продавщица Галочка с аттестатом об окончании десяти классов никогда в жизни не училась не то что в педагогическом институте, а даже в самом захудалом техникуме? А уж Лида с ее-то приметливым характером и способностью замечать все и вся и видеть людей насквозь и подавно могла меня расколоть в два счета…

Однако ничего подобного не произошло, и ни один из моих страхов, к счастью, так и не сбылся. О том, что я — не настоящая Даша, пока знал только один человек, и я была абсолютно уверена, что он никому не выдаст мою тайну. Туалетному монстру я, видимо, не пришлась по вкусу — уж очень тощей и нескладной я была в детстве. На месте молочных зубов появились постоянные, как и обещала шепелявая Рита. Резиновая рука не захотела со мной связываться. Мои соседки по общежитию тоже ни на секунду не усомнились в том, что я — их подружка Даша Кислицына, которую они знают с начальной школы, а не сорокадевятилетняя Галя со смешной фамилией «Пряник». С работой школьной учительницы я вроде бы довольно успешно справлялась и даже внеклассную нагрузку на себя взяла — сводила ребятишек в поход и помогла бедолаге Сережке Лютикову выйти с достоинством из крайне неприятной ситуации. А строгую Наталью Дмитриевну в нашей школе со временем заменила милейшая Катерина Михайловна, успевшая стать мне хорошей приятельницей.

А спустя неделю пребывания в должности завуча ленинградской школы мне было уже не до прежних страхов. Я перестала бояться практически всего на свете и стала даже втайне мечтать о том, чтобы меня кто-нибудь прикончил. Видимо, правду говорят, что лучшее средство от любой фобии — это усталость. Едва освободившись в пятницу вечером, я кинулась к ближайшему отделению почты, заказала звонок в Москву, дождалась своей очереди в кабинку и, услышав в трубке знакомый низкий голос, начала вопить:

— Катерина Михайловна, голубушка! Все, уезжаю я отсюда, сил моих никаких нет! Голова кругом! Ну какой из меня завуч?

— Что, Дарья Ивановна, можно поздравить с почином? — весело ответила коллега, ничуть не удивившись моей экспрессивной речи. Говорила Катерина Михайловна невнятно: она, кажется, что-то жевала. — Небось учебные планы заполняете? Или восьмиклассник какой за школой курил? Выкладывайте, не стесняйтесь!

— Планы, планы, будь они неладны! — я едва успела сдержаться, чтобы не добавить еще парочку непечатных выражений. — И не только планы! Из РОНО уже раз десять звонили. Концерт им, етить-колотить, нужен в честь седьмого ноября. Велели уже начинать готовиться и программу предоставить. С расписанием тоже беда. Физрук вчера с гриппом свалился, уроков физкультуры теперь нет, ребятня с ума сходит, пар выпускать негде! Раньше хоть по канату ползали, отжимались… Начнут бузить — он им три круга гусиного шага зарядит, и они потом — как шелковые! А сейчас то стекло разобьют, то на перемене подерутся. Нет, родителей, конечно, вызвать можно! Только когда я работать буду, если с утра до вечера воспитательные беседы проводить? Шестиклассники из «А» и «Б» устроили битву портфелями, стенка на стенку! Хорошо хоть парой ссадин обошлось, без сотрясений! Власта Матвеевна ногу сломала! Только через месяц придет! А еще на районные олимпиады надо учеников готовить! А еще в РОНО интересовались, сколько у нас медалистов будет в этом году, и будут ли они вообще! А еще…

— Выдохните, голубушка, — коротко посоветовала мне Катерина Михайловна, не дав закончить мне мою тираду вперемешку со слезами и всхлипываниями.

— Что? — изумленно выпалила я, уставившись в трубку. Неужели мне почудилось?

— Выдохните, — спокойно повторила коллега. — Свет клином на этой работе не сошелся.

— Как это? — глупо спросила я, не веря своим ушам. Неужели это наша трудоголичка Катерина Михайловна говорит, что на работе свет клином не сошелся?

— А что, собственно, произошло? Какая такая трагедия? — все так же спокойно и даже чуть с ленцой в голосе поинтересовалась завуч московской школы. В трубке слышалось негромкое звяканье — видимо, она мешала чай в чашке ложечкой. — Школьники подрались? Велика беда! Никто же не умер и в больничку не поехал! Они дрались еще за сотни лет до нашего с Вами рождения. Ну а то, что учительница ногу сломает, Вы тем более никак не могли предвидеть. Раздайте задания, пусть сидят и решают. Вы на этой должности — человек новый, стахановских результатов от Вас пока никто требовать не вправе. Вы только-только вливаетесь в рабочий процесс. Все в порядке. Выдохните. По своему опыту скажу вот что: помните, как я в первое время плакала, когда Наталью Дмитриевну нашу в РОНО забрали, а меня на ее место поставили? Даже с Климентом Кузьмичом своим чуть не разругалась вдрызг.

— Помню, — уже чуть более спокойно сказала я. Да уж, страсти тогда кипели не хуже, чем в латиноамериканских сериалах.

— Так вот, — продолжала Катерина Михайловна, — самое плохое, что Вы можете сделать — это пытаться успеть все и вся. Все равно не успеете, только надорветесь. Сама такая же была. Спасибо Вам все равно никто не скажет и памятник не поставят. Работайте, как можете. Худшее, что может с Вами произойти — это то, что Вас отправят обратно учительницей