Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий Страница 19

Раздался сигнал, и колесницы рванули с места, взбив легкими деревянными ободами густые облака пыли. Если будут деньги, я превращу со временем это место в настоящий стадион. Каменотесы изготовят скамьи и ступени и уложат их на склонах холмов, опоясав ложбину каменным овалом. Только вот кто будет все это удовольствие содержать? Задача… Сейчас у меня добровольцы из кавалерии скачут, но я-то знаю, чем все это закончится. Индустрия скачек в Древнем Риме была устроена ничуть не проще, чем в мое время профессиональный футбол. М-да… Буду думать. Или тотализатор открою, или обяжу богатых купцов спортивные команды спонсировать. Так сказать, в виде особенной милости.

Третий круг… Первым мчит парнишка, который в свое время отстрелялся хуже всех. Оказывается, это от волнения было. Стрельбу он пересдал тут же, и свое место в коннице занял по праву.

— Лихо скачет паренек, государь, — прогудел Абарис, который сидел позади меня. — Изрядно обучен с колесницей управляться. Я знаю его отца. Он отважный воин, и сына достойно воспитал.

— Согласен, — кивнул я. — Но парнишка этот три локтя в прыжке и тощий, как весло. Наберет веса, кони его так не повезут.

Ответом мне стало согласное сопение. Господин легат, который и раньше был не по здешней голодной жизни могуч, на сытной кормежке и вовсе стал напоминать статую Геркулеса с виллы Боргезе. Его бугрящуюся от мускулов тушу даже пара коней везла с трудом.

— О! Танцовщицы! — возбудился Абарис, когда забег закончился.

Он тут же получил недовольное шипение молодой жены Лисианассы, одной из дочерей Приама, что вырвалась с захолустного Милоса и сразу же попала в бурлящий котел светской жизни. Она, урожденная царевна, не считала мужа себе ровней, а он, бедолага, ломал голову, как бы привести ее в чувство и при этом не зашибить ненароком. Может, намекнуть ему как-нибудь, что незамужних царевен у меня намного больше, чем толковых командиров? Нет, не стоит, вдруг еще поймет буквально. Тут народ чувства юмора лишен напрочь.

Двенадцать девушек выбежали на поле и выстроились в виде восьмиконечной звезды Иштар. Они появились безмолвно, словно вышли из склона холма. Женщины в шерстяных юбках с узорами из ромбов и волн. Их одежда ярка. Она соткана из шерсти, окрашенной в красный, синий и зеленый цвета. Бахрома на их одеждах колышется в такт шагам, а медные цепи на поясах глухо позванивают литыми подвесками в виде плодов граната.

Старшая — та, что шла первой — подняла руки. Её ладони, окрашенные хной, трепетали в воздухе, пальцы сложились в ритуальный жест — два вытянутых, три сжатых. Призыв. Молитва. Барабаны зачастили, а танцовщицы двинулись вперёд. Их босые ступни прилипают к нагретой каменистой земле. Юбки раскрываются при поворотах, на мгновение обнажая стройные загорелые ноги и вызывая неописуемый мужской восторг. Вот ведь странность. Тут никого не возбуждает полная нагота, зато легкая недосказанность мгновенно лишает разума.

А девчонки все танцуют, изгибаясь подобно веточкам ивы. На каждом шагу звенят браслетами из скрученной проволоки, а грудь их прикрыта медной пластиной с чеканкой. На пластинах — крылатые львицы, символы Иштар. Музыка нарастает, а ритм барабанов все учащается. Одна из младших жриц внезапно упала на колени, её тело изогнулось в поклоне. Она провела руками от бёдер к горлу, будто снимая невидимые оковы. На её запястьях браслеты впились в кожу, оставляя красные полосы.

— Калиму! — воскликнула старшая.

Я знаю, что это значит. Танец окончен. Последний удар барабанов, и танцовщицы замерли. Их груди тяжело вздымаются, кожа блестит от смеси пота и кедрового масла. В воздухе повис терпкий запах священных благовоний Богини. Старшая из жриц подошла к жертвеннику и, не глядя, бросила в него пригоршню ладана из мешочка, висевшего на поясе. Белый дым поднялся к небу тонкой струйкой — последнее подношение перед тем, как полотняный шатер поглотил танцовщиц в своей утробе. На земле остались только отпечатки босых ног да медные заколки, выпавшие из чьих-то волос. И тишина, которая тут же взорвалась восторженными воплями.

Здешним людям все упорядоченное кажется волшебством. Прямые улицы, строевой шаг и даже этот танец. Для них, детей природы, все это совершенно чуждо. Я встал и поднял руки. Волна восторга и обожания вновь окатила меня, едва не лишив разума. Я и не знал, что коллективный экстаз так возбуждает. Словно жидкий огонь побежал по жилам, придавая мне такие силы, что я в этот момент был готов горы свернуть.

— Слухи нехорошие идут с Родоса, государь, — негромко сказала Кассандра, сидевшая по левую руку от меня. — Там какая-то странная суета происходит. Пиратские вожди из Лукки так и шныряют в тамошних водах, а царица Поликсо привечает их. Я не узнала пока, что именно там происходит. Купцов не приглашают на пиры, а все беседы царица ведет при закрытых дверях. Ты бы поостерегся, когда пойдешь в Талаву. Люди говорят, что «живущие грабежом» из Лукки строят почти такие же корабли, как у тебя.

— Я же туда с пятью биремами пойду, — отмахнулся я от нее, чувствуя, как адреналин чужого поклонения заливает меня по самую макушку. Голова кружится, как у пьяного. — Что могут мне сделать эти оборванцы, царевна? Я слышал про их корабли. Они слова доброго не стоят.

— Боги завистливы к чужой славе, государь, — поджала губы Кассандра. — Они могут разгневаться на людей, что взлетели слишком высоко. Несущий бурю дарует тебе свою милость, но он же может ее отнять. Будь осторожен в том походе. Мне не нравится то, что сейчас происходит в тех водах.

1 Талава — древнейший город на южном побережье Малой Азии. В 30 км восточнее Мармариса. На этом месте позже возник греческий город Кавн (Коунас). В настоящее время он называется Дальян. Известен своим заповедником черепах, горячими источниками и некрополем времен Бронзового века. Название Талава (или Далава) — гипотеза. Оно известно их хеттских источников, но точно не локализовано.

Глава 9

Этессии — ветры, дующие с севера на юг все лето. Благодаря им путь из Трои до Энгоми занимает около недели. День сейчас длинный, а значит, корабли становятся лишь на короткую ночевку, с рассветом вновь устремляясь в путь. Вот потому-то четырех царей Вилусы, что пренебрегли моим вежливым приглашением припасть к стопам, привезли в самые кратчайшие сроки. Сопротивляться регулярному войску эти курятники не могли в принципе. Командующий экспедиционным корпусом Пеллагон окружил их, забросал камнями и разбил ворота тараном, потратив на осаду каждого городка в среднем три дня.

Четыре разновозрастных мужика стояли на коленях, одетые лишь в набедренные повязки. Украшения с них сняли, как и воинские пояса. Из роскошного им оставили только бороды. Позорить их еще больше не стоило. Хриса, Лапаса, Перкота и Лирнес — ближайшие союзники Трои, подчиненные когда-то царю Париаме. Все эти люди — мои дальние родственники, переплетенные браками настолько прочно, что казнить их стало бы немыслимым кощунством. Меня не поймет даже собственная жена. Ну, подумаешь, малость возомнили о себе ее двоюродные братья, свояки и зятья. С кем не бывает. Нужно привести в чувство и пожурить, простив на первый раз.

Слепящая роскошь мегарона и обитый золотом трон подавила эту унылую деревенщину полностью. Им дали время осмотреться, пока я соизволю выйти. Цари сначала долго разглядывали высеченную в камне сцену моего боя с Аяксом, а потом перевели глаза на соседние стены, выложенные малахитом, порфиром и мрамором. Дикая пестрота отделки произвела на них нужное впечатление. Они, для которых расписная штукатурка — предел мечтаний, были совершенно уничтожены. Хотя нет, уничтожили их еще позолоченные быкоголовые статуи у входа. В мегароне их просто добили. Цари испуганно зыркали из-под бровей, видимо, пытаясь понять, целиком ли мое кресло сделано из золота, или только снаружи им покрыто. Я же сохранял торжественную загадочность, предоставив говорить своему глашатаю, который ради такого случая разоделся в разноцветные тряпки, браслеты и ожерелья.