Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий Страница 18

Сегодня у меня последняя неделя перед отплытием в Лукку. Талава(1), небольшой городок лувийцев, измученных набегами соседей, просится в подданство. Я знаю это место, бывал там в прошлой жизни. На экскурсию ездил на Черепаший берег, что недалеко от Мармариса. Там вроде бы есть неплохая гавань, но лучше его осмотреть самому. Береговая линия поменялась за три тысячи лет очень сильно. Неохота вместо актива обзавестись чемоданом без ручки и черной дырой, в которую будут уходить деньги. Заодно хочу пройтись вдоль берега Амурру, потом лично проинспектировать верфи Угарита, а затем попутно осмотрю побережье Тархунтассы, Лукки и Арцавы. Или, как я сам себе напоминал со вздохом, курортов Сиде, Кемера, Мармариса и Бодрума. Правда, на разбойничьи гнезда эти берега сейчас похожи куда больше, чем на то место, где на пляже отдыхают расслабленные люди с коктейлем в руке. Мелкие княжества заперлись в анклавах горных ущелий, их царьки залезли на высокие кручи, опоясанные камнем, а в узких бухтах и устьях рек росла пиратская сила, которую истребить не мог никто до самого Помпея Великого. Эти парни сильно недовольны моими патрулями, разжиревшими на поставках рабсилы на рудники Серифоса. Они не верят, что их братьев и отцов выпустят через три года, да и все равно другого промысла, кроме рыбной ловли и морского разбоя не знают. Ну а то, что вменяемые купцы сбиваются теперь в огромные караваны, в перспективе приведет лишь к появлению огромных пиратских флотилий. Это ведь совершенно закономерно.

Хаос в моих водах потихоньку заканчивается, а вот на суше, там, где на мелкие осколки разлетелась империя хеттов, он только нарастает. Царства возникают и исчезают, словно пузыри после дождя. Пройдет еще не одно десятилетие, пока оформятся новые династии вместо сгинувшего без следа Суппилулиумы. Я ведь даже не знаю, что сейчас происходит в центральной Анатолии. Оттуда давненько не было вестей. Купцы обходят те места стороной, а более-менее нормальная жизнь есть сейчас лишь на побережье, где снуют корабли, соединяя строчками пенных следов ткань бытия. Дорога Солнца, так стали называть путь от Вавилона до Египта, проложенный через арамейские пески. Только ведь этого мало… Очень мало…

— Подъем, — скомандовал я и бережно взял на руки дочь, доверчиво прильнувшую к моей груди. Тут не принято слишком уж любить маленьких детей. Высокая смертность сказывается. Можно сойти с ума, если терять своих малышей одного за другим. А ведь именно так и происходит в голодные годы. Потому-то Креуса порой смотрит на меня недоуменно. Ей за всю жизнь от родного отца не перепало столько ласки, сколько Клеопатре достается за пару дней. Старый Приам своих дочерей в грош не ставил, а я вот детей балую.

— Пока ты будешь в отъезде, я прикажу сделать ремонт в твоих покоях, господин мой, — сказала Креуса, поднимаясь с постели. — Тут недостойно жить великому царю.

Я знал этот тон. Меня никто ни о чем не спрашивал. Меня просто ставили в известность. Может быть, она и права. Нужно начинать жить в соответствии со своим положением. Не мальчик уже. Двадцать лет минуло.

— Сегодня же праздник Бога Солнца! — вспомнил я. — Собирайся, царица! Без нас не начнут.

Огромный пустырь за городской стеной стал ареной для непривычного зрелища. Место выбрали с дальним прицелом. Здесь два высоких холма, а между ними — широкая ложбина, которая сегодня превратится в ристалище. Склоны с раннего утра заняла несметная толпа народа. Люди расселись прямо на земле, попивая вино и заедая его жареной рыбой, оливками и свежими лепешками. Коробейники разносили пирожки с разными начинками, что начали входить в моду. Кухня из царского дворца понемногу просачивается в массы. Пирожки пока кусаются, обол за штуку. Дорого, но вкусно.

Простонародье сидит на холмах, а знать и богатые купцы — на деревянных трибунах, убранных полотном. Роскошь неописуемая для людей, всю жизнь проходивших в набедренной повязке. Тут же ткани столько, что можно площадь перед храмом Великой матери выстелить. И это стало предметом самого вдумчивого анализа, где гребец с сидонской гаулы со знанием дела обсуждал сей факт с почтенным горшечником из пригорода Энгоми. Всему свету известно, что самые умные люди на свете — это водители такси. Здесь же за неимением таковых, роль всезнающих лидеров общественного мнения выполняют матросы. Их кругозор несравним с кругозором простого крестьянина, никогда не отходившего от места своего рождения дальше, чем на двадцать стадий.

Я ввел новую моду, и на этом празднике женщины присутствуют наравне с мужчинами. Раз царица сидит рядом со своим мужем, то почему нельзя остальным женам? Праздник стал настоящей ярмаркой тщеславия, где все, у кого есть толика денег, напялил на себя все самое дорогое и яркое. Трибуны знати издалека напоминают пятно, оставленное на стене шайкой подростков, вооруженных баллончиками с краской. Ткани синие, зеленые, желтые, красные. Кое у кого даже проскальзывает пурпур. Серьги, цепи, кольца и браслеты всех возможных форм и размеров украшали богатеев Энгоми, устроивших настоящую драку за честь сидеть поближе к царской семье. И ведь это тоже придется упорядочить, иначе ситуация выйдет из-под контроля и станет кормушкой для ответственных лиц. Начать абонементы продавать, что ли…

Сегодня в городе никто не работает, разве что стража и продавцы съестного. Праздник ведь! И праздник всеобщий! Откуда бы ни приехал в Энгоми человек, бога солнца почитает каждый. Только знали его под разными именами. Лувийский Тиваз, ахейский Гелиос, вавилонский Шамаш, ханаанейская богиня Шапаш, хеттские Истанус и Ариннити, египетский Амон-Ра… Я очень ненавязчиво продвигал идею о единстве этих богов, а как еще это сделать, если не организовать праздник для всего города. Тут такого точно еще не было, а потому тысячи людей, вытянув шеи, следили за жертвоприношениями, которые принес я, облаченный в пурпурный хитон, золотое ожерелье и корону. Не ту, что напоминает египетский хепреш, а совсем другую. По моему заказу сделали массивный золотой обруч, густо усыпанный камнями. Немного подумав, я не стал окружать его зубцами. Это все же солярный символ, а у меня совершенно другой покровитель. Потому-то зубцов на моей короне осталось всего три, и они собраны надо лбом в трезубец, подобный тому, что держит в руке Посейдон.

Несколько загадочных пассов, и в жертвенник полетел мешочек со смесью смолы, толченого угля и серы. Яркая вспышка пламени вызвала восторженный рев, ведь она означала, что жертвы приняты благосклонно. Я повернулся лицом к толпе и простер руки, купаясь в потоках людского поклонения, всеми порами впитывая чужой восторг. Теперь-то я понимаю, что чувствует рок-звезда, собравшая стадион. Сумасшедшее это чувство, оказывается, от которого напрочь слетает башка. Впрочем, пора бы и честь знать. Оваций за сегодня собрано с лихвой.

Я сел на трибуну рядом с женой и сыном. Ил с любопытством глазел на беснующуюся толпу, но сохранял торжественное спокойствие. Он как-то быстро втянулся в придворную жизнь. На голове его надета корона поменьше и поскромнее, но теперь все знают, что у царя есть сын и наследник, назначенный по всем правилам. Внук бога! Это вам не шутка.

Официальная часть прошла, а теперь — развлечения. Работа с плебсом — штука тонкая, и поэтому я не стал ничего выдумывать. А зачем, если все было придумано до нас. Точнее, после нас. Придумано и отточено до совершенства. Если гонки колесниц развлекали народ больше тысячи лет, значит, в этом что-то есть. Не случайно ведь Колизей, где бились гладиаторы, был втрое меньше Большого цирка, где устраивали забеги. Гонки были вне конкуренции у римской и константинопольской толпы. Главное — не дать моим болельщикам сбиться в цирковые партии, иначе все это закончится большой кровью. Юстиниан Великий не даст соврать.

В ложбине между холмами установили каменные столбы на расстоянии в стадий. Это и будет моим импровизированным стадионом. На старт вышли четыре биги, колесницы, запряженные парой коней. Четыре возницы из знатных дарданских родов одеты в разноцветные хитоны. Белый, красный, синий, зеленый. Они скачут семь кругов, после чего победителю вручается приз. Потом бегут квадриги, а за ними пройдут скачки одиночных всадников. Их будет десять человек. В промежутках между выступлениями людей развлекут песни аэдов и пляски храмовых танцовщиц, которых ушлый торговец из Угарита вместе выкупил с оркестром у арамеев, очень вовремя ограбивших какой-то город на западе Вавилонии. Он продал их всех храму Великой матери за несусветную сумму, но дело того стоит. Девчонки отплясывают так лихо, что Креуса недовольно нахмурила брови. Зажигательно жрицы отплясывают, и даже с легкими элементами эротики. Надо ли говорить, что торжества в честь Владычицы у нас теперь тоже проходят при полном аншлаге. Народ тут зрелищами, мягко говоря, не избалован.