Журнал «Если» - «Если», 2003 № 04 Страница 62

— Чем же кончилось дело? Нет-нет, вы обязательно должны рассказать! Я обожаю романтические истории, они возбуждают во мне надежды на то, что на свете еще остались настоящие мужчины. Итак, я жду подробного рассказа. Вас не ранили?

— Я был убит наповал, мадам.

«И кремирован».

— Вы несносны, негодник! Граф, не позволяйте ему смеяться надо мной! Этот милый шутник, конечно, не признается в том, что ранил противника и был за это разжалован…

«В учебно-развлекательные пособия для светских даунов…»

— Вы воевали? Я имею в виду, в последней войне с сепаратистами? Ужасное было время! Я была еще маленькой девочкой, но все-все помню…

«Маленькой девочкой!.. Лет тридцать пять тебе было, если не все сорок, рухлядь старая…»

— Мы патрулировали подступы к системе Маркаба, мадам.

— Ах, я видела фильм об этом ужасном побоище! Какие чудесные спецэффекты, какой эффект присутствия! Звуки, запахи! Клянусь, я была уверена, что мимо меня летят обломки линкора сепаратистов! Даже пригнулась. И этот мертвенно-белый свет Маркаба… Скажите, вы принимали участие в той битве?

— Разумеется, мадам. — Ложь опять далась легко.

— О, расскажите, расскажите! Я непременно хочу знать все подробности. Вы, наверное, служили на большом корабле? Командовали бортовой батареей или чем-нибудь вроде этого?

Улыбаясь, Арсений гнусно ругался про себя. Зато артикуляция работала безотказно и независимо:

— Что вы, мадам, в том сражении я командовал катером. Мы прорывались к флагману противника в тесной, практически незащищенной жестянке с покореженными дюзами и последней аннигиляционной торпедой на внешней консоли. Жестокий град — вот на что были похожи стаи управляемых снарядов, непрерывно извергаемых флагманом на атакующих. Приходилось финтить так, как никогда в жизни. Андроид-штурман выбыл из строя — у него от моих маневров, видите ли, закружилась голова. У андроида! Тогда я и два моих героических бортмеханика…

— Как их звали?

— Простите?..

— Как их звали? Милый Арсений, вы просто обязаны сообщить нам их имена. Иначе мы запутаемся. Итак, ваших бортмехаников звали…

— Негодян и Гайморидзе. А андроида никак не звали, он был номерной. К тому же он свалился без чувств. Нам же отступать было поздно, оставалось победить или умереть…

— Ах… И вы, конечно, победили?

— К сожалению, не мы. — Арсений обезоруживающе улыбался. — Корвет «Осмотрительный» успел раньше, теперь он носит имя «Нахальный», и я горжусь честью служить на нем. Я подал рапорт о переводе во время первого же затишья в боевых действиях. «Атлант» можно поздравить, он идет под охраной славнейшего корабля. Могу заверить прекрасных дам: им в этом круизе решительно ничего не угрожает…

— Кроме галантности офицеров «Нахального», не так ли? Милый Арсений, вы дивно куртуазны, я начинаю вас опасаться…

— Что вы, мадам! Как я могу себе позволить…

— Не «как», а «когда». — Шепот в ухо. — После десерта в моей каюте. В это время муж занят картами. Но где же ваши бравые бортмеханики? Они тоже перевелись на «Нахальный»? Я мечтаю с ними познакомиться.

— Ах, мадам! Они давно уже упокоились в земле, насмерть зацелованные восхищенными поклонницами…

— Негодник! Сознайтесь, что вы мне лжете из пустой ревности! Так я вас жду…

Когда в салоне не осталось почти никого, Арсений тронул за рукав офицера с «Атланта»:

— Разве за мной не пришла шлюпка?

— Что? А, нет. Не беспокойтесь, у нас найдется свободная каюта…

До своей каюты Арсений добрался только к утру.

Так началось то, о чем он потом всю жизнь старался не вспоминать. Чинные обеды. Выпивка. Надоевшие в первые пять минут светские разговоры, от которых под черепной крышкой делалось пусто и гулко, но голова все равно болела, блистательно подтверждая философскую теорию отражения, свойственного, как оказалось, даже пустоте. Роль душки и забавника, принятого в «круг». Танцы. Флирт. Та или иная постель.

Спал Арсений плохо, с бестолковыми снами. Снились секунды, секунданты и секундаторы, кареты с куретами, кураторы прокураторов и куранты на зиккуратах. Не говоря уже о курбетах, корветах, клевретах и кастаньетах. Снились злые Негодяны, безответственные Разгильдяны и вызванные ими на подмогу разнузданные Грубияны. Арсений просыпался с чувством мучительного стыда.

Умывшись, побрившись и выдув без соломинки бокал легкого коктейля, он запирал стыд в самый дальний чулан, репетировал перед зеркалом светские манеры и сочинял занимательные истории, разумеется, только общую канву, оставляя сиюминутной фантазии все живописные подробности. Фантазия его пока не подводила.

«А если подведет, — мрачно думал он, — сожрут и так. Все сожрут, что ни дай».

Иногда он давал волю сарказму — все сходило ему с рук. Арсений открыл, что прослыть оригиналом очень просто — достаточно чуть-чуть ослабить контроль над собой.

— Ах, что вы говорите! Вы варвар, истинный варвар! Готтентот! Я уверена, что ваши предки питались сырой человечиной… Ах, вон тот мужчина, что раскуривает сигару, — барон Бляхман, настоящий светский лев. Вы не знакомы? Теперь такие люди встречаются нечасто, всюду видно вырождение… А рядом с ним Дженкинс, шалопай из шалопаев. Представьте, он проматывает пятое состояние, я уже забыла чье, и уверяет всех, что хочет довести счет до дюжины… Нет-нет, нам туда! Вам обязательно надо с ним познакомиться…

И Арсения ловили за аксельбант и буксировали знакомиться с очередным бароном, графом, отставным полковником, светским львом, призером среди шалопаев или какой-нибудь иной достопримечательностью. В удручающем изобилии попадались жирные председательницы благотворительных обществ, увядающие жены министров, костлявые старики, состоящие более из протезов, нежели из живых органов, надушенные развратные дамы с острыми признаками интеллектуальной инвалидности, наглые отутюженные молокососы, резвящиеся на папины денежки, столетние женские мумии — истинные церберы у ворот «нашего круга», назойливо-ласковые комнатные собачонки, шумные дети на выпасе у тихих, как мыши, вечно испуганных гувернанток…

Молокососы оккупировали бары и сосали, знамо дело, не молоко. Большинство предпочитало коктейли по колониальным рецептам, причем по два сразу, с двумя трубочками во рту — контраст ощущений. Блюдя репутацию «Нахального», Арсений не ходил в «виварий», предназначенный для получения более изощренных удовольствий, чем заслужил сдержанное благоволение столетних мумий. Молодые щеголи, выбравшиеся из ранга молокососов, и молодящиеся престарелые составляли отдельное подмножество «круга». Чересчур жирных или излишне костлявых среди них было немного. В этом обществе люди следили за собой почти так же зорко, как за другими.