Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда Страница 55

для понятливого читателя достаточно. Затем Бсплср рассказывает

Воробьянинову историю про гусара-схимника (алхимик?) и ловко вставляет в

нее «семейство белых грибов-толстобрюшек».

Помянуты грибы и у Алексея Толстого в «Гиперболоиде…»: они растут в

доме, где Гарин производил свои первые опыты. «Химический король»(!) Роллинг кушает омара с трюфелями. Остальное — метафоры: «Внизу, у

самого города, грибом поднимался серо-желтый дым». Это — взрыв заводов.

Далее следует литературный Пирл-Харбор (за тринадцать лет до

настоящего!): «…за горизонтом вырастали дымные грибы и все восемь

линейных кораблей американской эскадры взлетели на воздух».

«Грибной след» протянулся в сороковые, пятидесятые и шестидесятые

годы. В «Маленьком принце», например, грибы упомянуты дважды. В повести

Стругацких «Стажеры» про грибы говорят в очень неподходящем месте — на

борту планетолета. В «Улитке…» грибы являются единственной пищей

жителей лесных деревень.

А что делает «сквозной» герой Максим Каммерер при первом появлении

в «Обитаемом острове»? Оказавшись на чужой планете, он жарит грибы.

Ядовитые. И хладнокровно рассуждает: «Мы вас подвесим над огоньком, и

вся активная органика выйдет из вас паром, и станете вы — объедение, и

станете вы первым моим взносом в культуру…». «Я всегда была против

употребления в пищу грибов», — говорит один второстепенный персонаж в

повести «Волны гасят ветер». Писателю Сорокину («Хромая судьба») захотелось «соленых груздей, сопливеньких, в соку». А в «Поиске

предназначения» грибы появляются сразу после того, как герой понял, что

он — сверхчеловек.

(В зтом эпизоде присутствует еще один знак — трилистник. Он

выгравирован на наручниках. Но мы не обратили бы на него внимание, если

бы Банев из «Хромой судьбы» не получил странную медаль — «Серебряный

трилистник второй степени»).

Делаег свой «взнос в культуру» и Ефремов. Герой его раннего рассказа

«Тень минувшего» воочию увидел древний мир с помощью своего

изобретения. Но техническая сторона дела — та самая «аппаратура», которой фокусники отвлекают внимание. Настоящий способ зашифрован в

этом пейзаже: «Бугорок зарос странными растениями, похожими на грибы, высокие и узкие фиолетовые бокалы которых усеивали мокрую красную

почву. Мясистые отвороты чашечки каждого гриба показывали маслянистую

желтую внутренность». Грибы упоминаются даже в «Туманности

Андромеды», — в самом конце романа. Из передачи, принятой по Великому

Кольцу, выяснилось, что диск прилетел из туманности Андромеды, — для

Ефремова этого достаточно, чтобы озаглавить всю книгу. А вот видеоряд

передачи: «Сумеречная плоская равнина едва угадывалась в скудном свете.

На ней были разбросаны странные грибовидные сооружения».

Сразу после «Туманности…» Иван Антонович пишет «Лезвие бритвы» —

роман о поисках загадочных камней, помогающих человеку вспомнить цепь

его предков. Два таких камня были найдены на морском дне: «В центре

каждого диска торчали камни странного серого цвета, в виде коротких

столбиков с плоско отшлифованными концами». Столбик и диск —

символический гриб? К тому же корона изготовлена из черного металла, а

редкие листья и короткие штырьки, упирающиеся в голову, напоминают

терновый венец Иисуса. Три алых рубина — «капли крови»?

Черное и красное — цвета Воланда и казанского дракона. Вряд ли это

простое совпадение: на «лбу» ефремовского венца — три узких листика

большего размера, наподобие «адидасовских», и такое же украшение — на

короне дракона. Похожая корона появляется и в последней главе

«Туманности…»: «Веда очертила пальцем в воздухе контур широкого кольца

с крупными зубцами в виде трилистника». Веда — историк, она разыскивает

древние тайники. На происхождение казанского тайника намекает

«александрийский

след»:

черный

венец

принадлежал

Александру

Македонскому — основателю Александрии.

И совсем в другом свете видятся некоторые подробности, которые мы

упустили при первом прочтении «Лезвия…». Особенно интересна история

человека,

отравившегося

ядовитыми

грибами:

у

него

начались

«галлюцинации» — просмотр наследственной памяти — и он обратился к

Гирину. Профессор и пациент продолжили эти загадочные сеансы, но уже на

«научной» основе: «Теперь возможность что-нибудь увидеть зависит только

от снадобий — желтоватого порошка в приземистой склянке, синеватой

жидкости в длинных запаянных ампулах. Вытяжки из кактуса, экстракта

грибов и кто его знает еще каких лекарств, куда более волшебных, чем

колдовские зелья».

В романе подозрительно много рассуждений о механизме «памяти рода»

и о роли заднего отдела больших полушарий головного мозга. Пациент —

сибирский охотник Селезнев — видит древний мир глазами своего

предка-охотника. Или это память о прошлых воплощениях?.. А что увидел бы

сам профессор Иван Гирин — главный герой романа, обладающий мощным

экстрасенсорным даром? Иван Ефремов, по собственному признанию, списал

профессора с себя.

Отчество героя — Родионович. Не потому ли булгаковский Иван

Бездомный в первых вариантах именовался Безродным? «Безродный» Иван

(«Иван, не помнящий родства») пишет поэму об Иисусе, встречается с

Воландом и становится профессором: «Ивану Николаевичу все известно, он

все знает и понимает». У зеленоглазого грибоедовца Ивана начались

видения, причем видит он всегда одно и то же — распятие.

Мы уже упоминали про страшный крест, парализовавший героиню

«Туманности Андромеды»: она упала, «раскинув руки». В «Лезвии бритвы»

один малозначительный персонаж поет романс — про «мачты затонувших

кораблей» и про то, что он умрет, «раскинув руки на темном дне твоих

зеленых глаз». Мало того: история с «короной памяти», найденной в

затонувшем паруснике, выстроена точно по сюжету романса!

Но при чем тут «память рода»?

12. «…И ОСОЗНАЕТ ПРИСУТСТВИЕ ФЕЙ»

Грибная тема озадачила нас самих — главным образом, из-за аналогии с

наркотическими веществами, к которым мы относимся резко отрицательно.

Но природная магия издавна использует неизвестные науке свойства

животного, растительного и минерального царств — совершенно так же, как