Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна Страница 42

Вдалеке тонко кричала птица. «Нам туда, где просвет!» — остановилась Ульрике, указывая рукой на белесое солнечное сияние между черными древесными стволами. «Будем делать костер!» Шелтон качнул головой. «Времени нет». «А, жаль». Мысль была такой отчетливой и при этом необычной для стратега, что Марцель даже улыбнулся. Лес закончился внезапно.

Ближе к опушке снова загустел подлесок, раскинуло шипастые ветки ежевика. Какой-то звереныш шмыгнул в кусты. Ульрики на секунду замерла, точно принюхиваясь к воздуху, а потом хмыкнуло «лисы» и решительно двинулась через заросли к свету. Солнце ударило в глаза. Привыкший к лесному зеленоватому сумраку Марцель сперва зажмурился и сделал по инерции несколько шагов, пока Шелтон предусмотрительно не придержал его за капюшон толстовки.

— Куда? — со странной интонацией произнес стратег. — Свалишься же! В мыслях у него мелькнуло что-то невообразимо сказочное, и Марцель распахнул глаза. Вокруг были горы. Горы, покрытые лесом так плотно, что издалека они походили на выгнувшийся горбом темно-зеленый ковер с длинным ворсом. Солнце, только-только закрепившееся в зените, лениво ласкало по осеннему бледными лучами склоны, создавая иллюзию плавного течения.

Кажется, ступи с обрыва, раскинь руки, и темная зелень внизу примет расслабленное тело пружинно, ласково. А на самом-самом краю обрыва росла кряжистая сосна. Она вгрызалась узловатыми корнями в камни, словно хотела достать до сердца скал, вытягивала мощные ветви в сторону горы, как если бы удерживала равновесие.

В красноватой коре были такие глубокие борозды, что там могла утонуть мужская ладонь. На высоте двух человеческих ростов, почти параллельно земле, отходил от ствола толстый сук, на котором болталась веревка с петлёй. — Символично, — выгнал брови Шелтон, проследив за взглядом напарника. — Даже стало интересно, это висельная петля или неподвижная. — Подойди и посмотри, — буркнул Марцель, пряча руки в карманы.

Быть пойманным на любование видами, да еще с открытым от избытка впечатлений ртом, оказалось немного стыдно. «Ульрике! Эй, Ульрике! Где садиться-то? А где хочешь?» С щедрым жестом обвела она выступ в почти лишенной растительности. Песок, земля, редкие кустики жесткой травы. «Давайте я одеяло постелю, так сидеть холодно». «Это было бы неплохо», — легко согласился Шелтон.

А я пока достану кофе и бутерброды. Ульрике аж в лице переменилась. — Опять такой же, как в прошлый раз? Не, мальчики, вы как хотите, а я лучше чаю попью. Вашу крепкую и сладкую жижу только в гомеопатических дозах принимать. Покапли на стакан. — Мне нравится. Шелтон старательно глядел в сторону, выдерживая нейтралитет. — А мне — нет, — бессовестно улыбнулась Ульрике.

«Марцель, чай будешь?» «С превеликим удовольствием, только не прямо сразу, а то кое-кто меня прибьет за отклонение от политики партии». «Попозже», — виновато вздохнул он, — «но спасибо за предложение». Ульрике заговорщически подмигнуло. А потом они втроем сидели на одеяле на краю обрыва, свесив ноги в пропасть.

И Ульрике беспечно трепалось, а Шелтон, удивительное дело, некоторое время просто не думал ни о чем, впитывая впечатления и методично консервируя их в потаенных уголках разума. На океане сегодня штиль, пронеслось в голове. И даже приторно-сладкий, крепкий-прикрепкий кофе казался почти что вкусным. Разомлев, марцель откинулся на спину и уставился в прозрачно-голубое небо. Облака становились гуще к горизонту и напоминали приставшие к краям чаши сливки.

На этом фоне сучья древние сосны выглядели чёрными. Верёвка висела неподвижно, как дохлая змея. «Ульрики! А это что?», — Сон наткнул пальцем телепат в сторону петли. — Вешаться? — Ну, вряд ли, — пожала плечами девушка. — Наверное, подростки здесь катаются. Что-то вроде испытания храбрости. — А-а-а, как тарзанка, — догнал Марцель и загорелся идеей.

— Хочу прокатиться. «Интересно, она крепкая?» «Эй, даже не думай!» Тихо, чтоб не расслышала улерики, но грозно напомнила себе Шелтон, не отводя созерцательного взгляда от зелёных склонов гор. «Кто тебя потом отскребать будет со скалы?» «Ты!» — заржал Марцель. — Сложишь в пакетик то, что останется, и скормишь рыбкам в зоомагазине в центре Шелдорфа.

Да ничего со мной не будет, я же не дурак, проверю сначала. Шванг. Голос стратега похолодел еще на несколько градусов. Ульрики удивленно обернулась, и Марцель сообразил, что легенда про воспитанного студента и его мудрого наставника-профессора приказала долго жить. Причем по его, Марцеля, вине. Впрочем, поступай как знаешь.

Шелтон не был бы Шелтоном, если бы тут же не вывернул ситуацию в свою пользу, доверительно обратившись к Ульрике, «Знаете, я за этим балбесом уже много лет приглядываю, и все это время он старается убиться самыми разнообразными способами, и выживает скорее вопреки, чем благодаря моей заботе». — Веселенькая жизнь у вас в институте, — хмыкнула она. — А что до веревки? Я тоже хочу прокатиться, так что проверим вместе. Не беспокойся, Курт, я верну твоего любимого Мартеля целым и невредимым, и даже очень довольным, мы просто немного развлечемся.

«Хорошо», — в который раз за день повторил Шелтон и отвернулся. Марцель подозрительно сощурился. В диалоге явно был какой-то подтекст. Но с двумя такими объектами, стратегой, мыслящая зрительными образами девчонка, нельзя было рассчитывать на телепатию как на универсальное средство дешифровки.

Оставалось только довериться интуиции. А она, упорно шепча, что здесь что-то есть, не удосуживалась уточнить, что именно. Между тем, Ульрики успела не только добраться до веревки, но и немного повисеть на ней. Сосновый сук, которым укрепилась тарзанка, на первый взгляд был достаточно прочным. Марцель подошел к обрыву, заглянул вниз и шумно сглотнул. В худшем случае лететь пришлось бы долго.

Знаешь, чего я боюсь, — спросил он вслух. Ульрики качнула головой, деловито ощупывая веревку, что сосна целиком оторвется. Видишь, она на самом краю держится, качнется посильнее и отвалится. Ульрики вздохнула и выпустила веревку из рук, оставив ее болтаться из стороны в сторону. Потом подошла к сосне и прижалась лбом и ладонями к сухой красноватой коре, словно прислушиваясь. Прикрыла глаза. Извилистые корни прошивали скалу сквозь, крошили древний камень, вгрызались в сухую землю, оплетали валуны где-то глубоко, глубоко, глубоко.

Ульрики резко выдохнула. — Нет, она крепко стоит, я думаю. Можно прыгать. — Кто первый? Веревка с петлей, ужасно похожей на висельную, многозначительно покачивалась из стороны в сторону. У Марцеля во рту пересохло. «Ну, раз я мужчина, наверное, и я».

Одобрение в глаза Хуллирики и скептическое «ммм» от Шелтона подсказывали, что это был ответ верный с патриархально-социальной точки зрения, но очень глупый с позиции здравого смысла. Для того, чтобы кататься на веревочной петле сидя, Марцеллю не хватало роста, а висеть на ней на вытянутых руках, не задевая ногами землю, не смог бы даже ребенок. Поэтому оптимальным, хотя и не самым устойчивым вариантом было продеть петлю подмышками и повиснуть на ней мешком.

Шелтон, взглянув, как напарник готовится к прыжку, нахмурился. В его мыслях отпечаталось ясное «в наивысшей точке поменяется угол приложения силы, и устойчивость конструкции может потеряться, и тогда кое-кто вылетит из петли». Марсель напоследок посмотрел с обрыва вниз. Красочно представил свое тело в смятку разбитым о насаженным на острые сучья, как на копья, вздохнул, отступил, разбежался.

Одиннадцать шагов, хрустящие под ногами веточки и расползающийся песок, дрожащее небо, агорафобия, восторг, и оттолкнулся от края. Ноги продолжали двигаться сами по себе, делая шаги в пустоте, веревка врезалась в грудь, вышибая воздух из легких, руки свело так, что пальцы не разожмешь при всем желании. Марцель инстинктивно зажмурился, но тут же заставил себя распахнуть глаза.

Мысленная картинка восприятия Ульрики накрыла разум и будто отпечаталась в нем. Внизу — пропасть, вверху — бездна. Посредине — человечек, вцепившийся в ворсистую веревку, как мышонок на ниточке, повисший под куполом цирка. Хедровый воздух наполнил грудь, растворился в крови, как будто превращая ее в шампанское, бурлящее, опьяняющая с первого глотка, на какую-то долю секунды