Заброшка - Эра Думер Страница 40

Грудь стянула боль, и я перевернулась на спину. Легла в позе морской звезды, распластавшись, и поглядела в потолок. Дайес Лебье скомандовал подчиненным, явившимся нас сопровождать после бойни в Пролете Ро-Куро, забрать болванчика с собой. Весь путь по пространственно-временному тоннелю я шла, слушая звуки ударов деревянных конечностей друг о друга и невидимых цепей Вельзевулов. Меня мутило, не переставая.

Позвонив в колокольчик, ко мне зашли.

– Спасибо, Маймуна, но мне уже легче, – сказала я, но слова застряли в горле.

Я резко села в постели, не поверив собственным глазам. Боже. Передо мной стоял отец – мой родной папа, совершенно живой, с розовыми щеками, в жилетке с миллионом карманов, с хвостиком на затылке. Он снял очки, смущенно улыбаясь, натянул рукав на запястье и протер им линзы. Нацепив очки на нос, щелчком пальцев подтянул их к переносице и, подойдя, показал на кровать и спросил:

– Можно?

Немая, я подобрала ноги и придвинулась к изголовью.

Папа сел. Он улыбнулся мне, будто бы его присутствие – обыденность.

– Скучал по тебе, Цветочек, – признался он.

– Папа, – еле выговорила я и подалась вперед, чтобы коснуться его плеча. – Ты живой?

Он нашел мой вопрос забавным. Дал себя коснуться и накрыл мою ладонь своей – теплой, как летнее солнце. Я кинулась в объятия. Обман? Да, наверняка, но я мечтала быть обманутой хотя бы на пару часов, как в кино. Отец ответил взаимностью, обнял за спину, ласково погладил по затылку. Мы отстранились, и он произнес:

– Ну как тебе здесь?

– Хочу обратно в заплеванный подъезд. Отстой, но привычнее всей этой, – обвела взглядом покои, – иноземной роскоши.

– Узнаю мрачную принцессу, – засмеялся отец.

– Как ты пришел ко мне? Это все… знаешь, со мной приключается столько откровенной дичи с того момента, как в мою жизнь ворвался некто ликвидатор Агентства Иномирной Недвижимости, что мне все по барабану. – Я спохватилась, когда папа сконфузился: – Ты только не обижайся, я счастлива тебя видеть во плоти, и все такое. Просто знаю, что ты не вернешься. Ни под каким предлогом. А если и будешь со мной, то только как фикция. Да и фильмы про призраков, честно сказать, уже не в моде.

Глаза родителя стали по пять копеек:

– Никому больше не нравится «Привидение» с Патриком Суэйзи?

В размышлении положила голову папе на плечо:

– Из-за того, что я жила в фиктивной реальности, этот фильм – подделка, а Суэйзи никогда в нем не снимался. – Я коротко ухмыльнулась. – Да и какое тут кино, когда я гуляю по Лимбу, как к себе домой, удираю от метрополитеновых, я не знаю, – захлебнулась, – червей каких-то; танцую, в конце концов, под «Леди в красном» в желудке кита-создателя-миров. И теряю одно и тоже лицо постоянно. Он всегда – неуловимый призрак. Меняет обличия, сваливает. Все-таки «Привидение», даже с Патриком Суэйзи, – слабоват, не находишь?

– Набить бы это лицо, вот и дело с концом. Где мое ружье? – пригрозил кулаком папа.

Я укоризненно посмотрела на него, и оба не выдержали, прыснули со смеху. Папа не был призраком – такой же тщедушный, правая рука холоднее левой из-за нарушенного кровообращения, а взгляд мечтательный и далекий. Живя в Барби-домике, построенным Мраморным Богом, я не замечала в клоне отца недостатков. Всего один прокол – и я бы вышла из матрицы, но нет. Сколько лет я охотно велась на красивую картинку. И все почему? До банального просто: хотелось быть обманутой. Быть счастливой овечкой в загоне, расписанным под луга, и верить в то, что траву можно потрогать, в море искупаться, дышать горным ветром и жрать сено, пока не зарежут.

Однако вопрос оставался вопросом: как папа материализовался на Инитии? Об этом я спросила прямо.

– Граница Тонкого и материального миров истощена, и духи могут спокойно являться живым, – ответил отец. Он не мог на меня налюбоваться. – Как ты повзрослела.

– А ты все тот же, – не без улыбки заметила я. – Мама с тобой?

– Как же, конечно, – кивнул он, почесав залысину.

– Она не с тобой, – возразила я. – Я знаю, когда ты врешь. Ты называл меня маленьким профайлером. Почему ты солгал?

– Послушай, дочка… – папа замялся, будто разговор нарушал закон. – Хочешь Вер, хочешь не Вер, – он посмеялся из-за каламбура с моим именем – нет сомнений, что нервничал, – но мне доподлинно известно, в какую игру тебя пытаются втянуть. Нам оттуда, – закатил глаза к потолку, – много что видно, чего тебе в упор не разглядеть.

– Не тяни резину, папа. – Я отодвинулась, посмотрела напряженно.

– Ты спишь. – Папа обхватил мои плечи заглянул в глаза. – Просыпайся. Проснись уже наконец, Вера!

Я моргнула: отсутствие света, колотившее в ребра сердце и сухость во рту дали понять, что я уснула. Сплю. Пора просыпаться. Очередной сон про покойного отца – вот только после всех злоключений на Ро-Куро вызубрила, что грезы бывают враждебны и играют с рациональным умом злую шутку. Лишь во сне ты свято веришь, что не спишь.

«А что, если, пробудившись, я начала подозревать… что сплю?»

Коснувшись ступнями пола, заметила, что тошнота прошла, и из противных симптомов меня одолевал только львиный голод. Я погладила урчащий желудок, не в силах припомнить, когда в последний раз ела. Что же делать – кругом еда из молекул или молекулы из еды, одним словом, развлечение, а не жратва, и незамерзайка, которую хлещут только нуарные страдальцы наподобие Джа-и. Ян и вовсе поделился, что инитийцы не испытывают голода в «привычном понимании этого слова».

– Зато уплетал каштаны за милую душу. – Я поджала пальцы на ногах, глядя на них.

Вдруг они, как и руки, посинели, перелились в голубой, затем – бирюзовый, следом аквамариновый… Комната погрузилась в переливы оттенков синего. Крик шимпанзе и гудение слона под щебет птиц и журчание родника вынудили осмотреть спальню на предмет источника звука. Дотронувшись до экрана, случайно «смахнув» карту Инития влево. Отдалившись, рассмотрела контуры: те же рельефы, извилистые реки, вкрапления озер, океаны и моря. Я насчитала десять континентов и бесчисленное множество архипелагов, островов и полуостровов, затерявшихся в синеве океана. Фыркнула: подписи на инитийском, а Сирфида не распознает текст.

– Так-так-так… – мои глаза бегали от края до края. – В воспоминаниях Яна звучали географические наименования: Пепельное море, Антийские горы… Разиания. Его материк?

Не сразу, но я справилась с сенсорным управлением и приблизила центральный континент. Цвета обозначали тип объекта, а разлиновка, как я помнила из маминого предмета, – меридианы и