Заброшка - Эра Думер Страница 37

– Инитий в отчаянии, – воскликнул один из штурмовиков. – Наняли потных пиратов выкачать энергию из своего же гетто. И было бы ради чего жертвовать жизнями – реестру АИН не нужен мирок, населенный кишечными палочками кита! Вернее, – он потряс контактером: сообщения на экране было не разобрать, – не нужен был до того, как в него не сунулась Школа Порядка.

Голос мужчины показался мне знакомым.

– Раум, нам убить их? – обратился к нему «Черный Аист», и я закатила глаза: быстро же он переобулся.

– Разумеется. К чему нам конкуренты? Мы им и не помогали вообще-то! На войне как на войне. Инанна!

– Слушаю.

– Сообщи ильде Гос, что мы сами отключили Сердце Мира и ждем ее дальнейших указаний.

– Принято.

– Вы гады продажные… – прорычал Партизан Харот. – Хуже нас, хуже всех! Я в жизни таких подонков не видывал.

Раум поморщился, не глядя в сторону капера:

– Закройте ему рот, воняет. – И тут его взгляд упал на меня: – Опаньки, а про тебя я забыл, ты такая тихоня, ну прямо как Инанна.

– Не трогайте меня, – выпалила я и подобрала ноги, теснясь к стене. Как-то жалко прозвучала моя просьба, да и выглядела я неубедительно.

Враг рассмеялся и направил на меня два пальца, на кончиках которых закрутилась, формируя сферу, энергия зеленого цвета. Когда прозвучал выстрел, я зажмурилась, ожидая той же боли, что от клинка Бо, но вместо этого услышала ругательство и еще один выстрел. Открыв глаза, я увидела, что Харот, хватавшийся за живот, держал на мушке Раума, который оказался серьезно ранен в плечо.

– Вали к Всесоздателю, ублюдок! – рассвирепев, Раум начал палить во все стороны.

Гильгамеш укладывал старика на пол, держа шотган одной рукой, мотая головой. Он растерянно пытался заткнуть рану, а Харот кашлял и матерился. Он погибал за меня.

«Верочка, давай как в кресле у детского психолога… поиграем в ассоциации? – подумала я, осматриваясь, как в замедленной съемке: Ян не мог пошевелиться, Гильгамеш пытался остановить товарищу кровь, а Партизан Харот дергался в судорогах; восемь «аистов» готовились нас расстрелять. – Что придет из пепла, возвратится в пепел».

А со словом «пепел» у меня ассоциировалось слово «пыль». Накидать врагам пыли в глаза, чтобы они не убили еще кого-нибудь. А со словом «пыль»…

– Дым, – шепнула я и ринулась к ближайшей дым-машине.

Закрепленная под потолком, она подсоединялась к сенсорной панели, вмонтированной в колонну. Не мудрствуя лукаво, я дернулась к пульту и нажала на все кнопки подряд. Заиграл до боли знакомый ритм:

Из этого созданы сладкие сны,

В этом споре уступаю.

Меня принесли семь морей и холмы.

Ищущие обретают.

– Это как понимать? – возмутился растерянный Раум. – Девчонка! Ловите ее!

Я тыкала на все клавиши, подписанные иномирными литерами. Подгоняла шепотом и себя, и машину. «Сладкие сны» стали громче, в ушах неприятно засвербело. И вот, когда разгневанный Раум и двое «Аистов» направились ко мне, чтобы разделаться, с шипением из устройств вышли струи дыма и быстро наполнили помещение.

– Они пытаются сбежать, не стойте столбом! – заорал главарь.

Я побежала туда, где, по моим предположениям, лежал Партизан Харот. Но по пути меня схватили за руку, я почувствовала боль и жжение в плече – меня с усилием тянули в противоположную сторону.

– Ты ему не поможешь, – шепнул Ян на ухо, пока я, как вздорная болонка, тянула руку-поводок.

– Я медик, – процедила сквозь зубы.

Макет оттащил меня и, подхватив за талию, поволок в один из проходов. Я болезненно поморщилась и перестала сопротивляться – Партизан Харот сделал свой выбор погибнуть героем, а не тем ушлепком, которого из себя строил. Гильгамеша я предавала не хуже Инанны, но не он ли говорил, что на время ликвидации каждый сам за себя? По пиратскому кодексу чести.

– Двое сбежали! За ними, – скомандовал Раум.

Тьма сгустилась за нашими спинами. Мы бежали по черному полотну, и от прикосновений наших подошв загорались разноцветные огни, вытянутые в форме клавиш фортепиано. Наши очертания подводились пурпурным, циановым и желтым, что создавало наши плоские копии – контуры тел, которые отставали от наших движений на доли секунды. От Яна, бегущего впереди, отходила его копия, не поспевавшая следом; мое запястье, обхваченное его рукой, робко мерцало. Эзотерики называли явление «цветных тел» аурой. Я называла это неизбежностью.

За нами гнались двое. У меня заплетались ноги, а сухое дыхание раздирало легкие – как тогда, когда мы убегали от цунами желудочного сока кита. В самый отчаянный момент я бросилась к Яну, чтобы погибнуть вместе с ним, куклой моего возлюбленного. И нас спасли. Сейчас же нас никто не мог спасти, кроме самого Господа Бога и, возможно, Джа-и, но он не знал где мы, а мы не знали, где он.

– Вы будете бежать вечно, дураки! Там нет ничего! Выбьетесь из сил, и мы вас прикончим!

– Какая… мотивация, – прокомментировала я, едва перебирая ногами.

– Я хочу сделать признание, – вдруг сказал Ян и остановился.

Я резво обернулась: на нас мчалась пара «Аистов», и их магические знаки излучали трехцветные зарницы.

– Что ты творишь? – потянула макет за руку. – Надо бежать.

Моей щеки коснулись сухие горячие губы. Я окаменела. За этим последовали слова:

– Я не люблю тебя, Вера. – Меня оглушил лязг незримого замка, и ослепил синий свет, который появился из ниоткуда. В темноте вспыхнул символ ключа. – Ты во френдзоне, киска. Беги к своему Яну.

Одеревеневшую меня втолкнули внутрь синевы. Когда шум погони стих, проход затянулся. Грохот пустых деревянных конечностей, рассыпавшихся в ногах, вошел выстрелом мне в сердце. Я вздрогнула – с глаза сорвалась и покатилась по щеке прохладная слеза, смывая отпечаток его поцелуя. Поджав губы, зажмурилась, вытянула до боли руки, которые хватал макет, чтобы спасти меня. Парализованная, плача одним, черт возьми, глазом, я не в силах была даже посмотреть на то, во что превратился кукольный Ян. Рыдания душили меня, выжигали нутро, но я не выплескивала их наружу.

Я – маленькая психопатка, неспособная даже по-человечески оплакать друга. На мысленном экране кадры с болванчиком в кровати Дианы вытесняла картина проткнутого стрелой Яна. Одна – не уберегла его. Его конец был предсказуем: играя мы роли в кино, макет наверняка был бы Джеком, вынужденным замерзнуть насмерть, чтобы освободить Розе место на спасительной щепке. Зрители негодовали бы: слишком предсказуемо. Слишком. Предсказуемо.

Оттого мне должно было быть менее горько, но боль выжигала нутро. От нее нагрелись слезы, хлынувшие из глаз. Когда я, утираясь, с дрожащими губами и руками,