По ту сторону огня - Ева Вишнева Страница 37

В правой руке ворон что-то сжимал. Что-то маленькое и блестящее.

Хлопок раздался совсем близко, оглушил и ослепил. На секунду стало совсем темно. А потом…

Я почувствовала, что падаю. С большой высоты.

Ветер свистит в ушах, хлещет по лицу. «Дай мне оседлать тебя, иначе разобьюсь», – умоляю я. Ветер смеется почти по-человечески. Не дает сосредоточиться, не разрешает управлять собой.

Где-то невообразимо далеко Орлия, идущая вдоль поваленного дерева, останавливается у одной ветки. «У основания сухая, а конец вырастил листья. Как думаешь, срезать ее?» – спрашивает богиня.

И берет из рук Мала ножницы.

Глава 14

На другой стороне

Волны захлестывают меня с головой, черная бездна утягивает на глубину. Все ниже и ниже, туда, где лишь огромные светящиеся рыбы с зубами острыми, как кинжалы.

Вдруг кто-то резко выдергивает меня из воды, хлопает по спине.

Я оказываюсь в лодке.

Напротив сидит Кельгос, бог весел и неводов. Сегодня у него плохой улов, всего одна девчонка. И это странно, ведь я танцевала на балу. Умереть могла от чего угодно, только тонуть было негде. Впрочем, какая разница, от чего и куда потом…

Мне хочется спросить Кельгоса о брате: видел ли он его, вытаскивал ли неводом, как вытаскивает других утопленников? Но бог лодок не ответит: он всегда молчит, потому что внутри него вода. Кельгос захлебнулся, когда Анеледа, воспылав страстью, утянула его корабль на дно. И теперь каждый год, в первый день зимы, она возвращается на то место, оплакивает несбывшуюся любовь и увядшую молодость.

Кельгос вдруг бросает весла, тянется ко мне, трясет за плечи. Боль прошивает мысли, руки-ноги немеют, под веки забивается песок. А ведь в легенде говорилось, мертвецы ничего не чувствуют… «Глупая легенда», – так сказал бы Алан.

– Хватит, пожалуйста, – прошу я, но из горла вырывается лишь стон.

Внезапно все прекращается, Кельгос отступает. Чувствую, как меня сажают, протирают мне лицо мягкой тканью. Мучительно долго пытаюсь открыть глаза, разодрать слипшиеся веки, привыкнуть к яркому свету. Понять, почему я больше не в лодке. И даже не в воде.

Я в крови.

В ней, горячей и липкой, утопают мои руки. А недалеко от них, тоже наполовину утопленная, лежит простая маска без узоров. Не моя, у меня была другая. Изящная, тонкой работы. Поднимаю голову и вижу: багровое марево простирается до самого горизонта. Приглядеться не успеваю, обзор мне закрывают.

Измятая темно-синяя ткань, пуговицы с гербами. Я цепляюсь за них взглядом, поднимаюсь выше, к воротнику, забрызганному каплями подсохшей крови. Наконец добираюсь до лица. Сердце пропускает удар. Я неуклюже пячусь, раскаленная кровь обжигает руки и оголенные щиколотки.

Я не встречалась с этим человеком, но сразу его узнала. В день, когда мы прощались, Вэйна написала на обратной стороне его портрета: «Если встретишь его, обходи десятой дорогой». Кажется, рисунок так и остался в кармане дорожного платья, сложенный вчетверо.

– Почему вы смотрите так, будто увидели чудовище? – усмехается незнакомец красивым, чуть хриплым голосом.

– Я вас… знаю.

– Разумеется, Лилия. А теперь давайте попробуем подняться.

Незнакомец протягивает руку, я цепляюсь за нее. Но ослабевшие ноги не держат, и я снова сползаю вниз, падаю тряпичной куклой. Незнакомец раздраженно выдыхает сквозь зубы.

– Где мы? Почему здесь кровь? – спрашиваю я прежде, чем он успеет произнести хоть слово.

– Это не кровь, приглядитесь. Песок, просто красный. Кажется, мы угодили в пустыню, – незнакомец проводит по спутанным волосам, резко дергает, выдирая небольшой клок. Бормочет. – Странно, что дворец так плохо охранялся. Или в гвардии нашлись предатели?..

Я облизываю спекшиеся губы, киваю. Слухи о тайных обществах, плетущих заговор против королевской семьи, гуляли по столице, обсуждались даже в самых респектабельных местах.

– Перед нами появился человек. Я провела с ним один танец, поэтому хорошо запомнила его маску ворона, – пытаюсь собрать спутанные мысли. Хотя бы их, раз тело не слушается. – И этот человек что-то сжимал в руке. Это не было похоже на пистолет, скорее на… Амулет. Я недавно видела похожий.

Нам с Аланом однажды пришлось поработать с амулетами. Их доставили в академию в чемодане со множеством защитных механизмов: защитные коды, потайные отделения. Алан нервничал, его руки тряслись; я старалась разбавить атмосферу, задавая вопросы. «Я люблю артефакты, потому что они близки к природе, – объяснил мне тогда Алан. – Они появились сами по себе, без цели и смысла. Словно осколки зеркала, отразили то, что было перед ними. Амулеты же сделали люди для своих сумасшедших игр во власть».

Я возразила тогда: «Ты ведь говорил, артефакты тоже опасны. Кто знает, в чьи руки они попадут?»

Алан ответил: «Да, но артефактом невозможно воспользоваться без ущерба для себя. Хочешь что-то получить, придется что-то отдать. По сути, ты получишь свое же, только преобразованное, замененное на то, что действительно хочешь. Амулеты не требуют жертвы: пользуйся, пока не иссякнут. Только такая власть порождает безнаказанность, ощущение вседозволенности».

«Но мы ведь работаем над защитными амулетами, – возразила я. – Разве это плохо?»

– Амулеты, значит? – Незнакомец вырывает меня из мыслей. Солнце слепит глаза, и я не могу ясно разглядеть черты его лица. – Лилия, с каких пор вы в них разбираетесь? Почему не упоминали об этом в письмах?

– Может, потому, что я не Лилия?

– Такого не может быть.

– Почему?

– Надо же, вы опять за свое, даже в такой ситуации. Неужели в вас совсем нет гордости? После расторжения помолвки я просил больше не писать. Вы продолжили. Более того, приехали в столицу. На светских приемах о вас постоянно вспоминали – о юной леди Алерт, прибывшей к дядюшке с далекого севера. Но я-то, я-то знал, за чем именно вы приехали.

В голосе незнакомца столько пренебрежения, что мне становится не по себе. Я до сих пор не понимаю, о чем он говорит, поэтому не могу возразить. Но сейчас не время и не место выяснять отношения, даже будь я на самом деле Лилией. Помолвка, переписка – что еще скрывали от меня в семье? Впрочем, не стоит этому удивляться…

Незнакомец снова вздергивает меня на ноги, и на этот раз я, к удивлению, не падаю. Вспыхнувшее раздражение придает сил. Даже горло перестает хрипеть.

– Меня зовут Энрике. Девушка, о которой вы говорите, моя сестра. Мы не слишком ладим друг с другом, но вам я все равно не позволю говорить о ней таким тоном, – не дожидаясь ответа, я отворачиваюсь, бреду прочь.

В этом странном месте солнце кажется слишком большим. Горизонта не видно, он