Заброшка - Эра Думер Страница 21

– Да, – честно ответил Гильгамеш. – Ваш макетный друг прав, мы сталкеры, ищейки. Ходим по заброшенным мирам, собираем барахло и выкачиваем остаточную энергию. Услуги каперов на черном рынке не дешевые, но Альянс Ай-Хе развернул целую сеть сталкеров, которая расхищает земли, когда-то принадлежавшие членам союза. На войне все средства хороши, так говорят.

– Война кого против кого?

Капер допил сок, слизнул капли с губ и задумчиво изрек:

– Стрелки часов судного дня сдвинулись с мертвой точки: ни для кого не секрет, что Дайес Лебье завладел мощным информационным оружием против частной корпорации по продаже миров. Теперь мирам предстоит сделать выбор, на чьей они стороне, потому что в нейтрале отсиживаться не выйдет. – Гильгамеш остановился, но все-таки сказал то, от чего у меня шевельнулось сердце: – Не удивлюсь, что глава Школы Порядка и нанял нас с Партизаном Харотом через третье лицо.

– Лебье? – не поверила своим ушам.

– Просто слухи, миледи.

«Неужели я близка к своей цели?»

– Ясен свет, надо примыкать к капиталистическим сволочам, отжившие консервы вроде Инития закатать в нафталин и выбросить на помойку истории. – Партизан Харот стукнул себя кулаком в грудь. – Я сам с Гвиндельских туманностей, а это, яд мне в кружку, по мнению традиционалистского ложа из Конфедерации, мир-табула!

По моим сведенным бровям Гильгамеш прочитал, что термин я считать не смогла. Он объяснил:

– Табулы – обозначение для миров-паразитов, не имеющих собственных земель, тех, которые наслаиваются энергетическим планом поверх существующего. Порой это приводит к жутким последствиям, если вовремя не наладить баланс и не очертить границы. Нередко случалось, что граждане потустороннего мира прорывали завесу и бесчинствовали в мире физическом. Планеты, обтянутые двумя и более слоями, прикрываются на карантин, а Конфедерация на скорую руку уничтожает свидетельства их существования. – Гильгамеш говорил со звонкими нотками сочувствия. – Харот имеет право злиться.

Мне не терпелось расспросить кочевников больше о мироустройстве и современных веяниях, чтобы быть готовой ко всему, когда пойду против крутого отца Яна, но кашель макета перенаправил ход мысли. Нет, это был не кашель, а шквалистый ураган, сносивший шаткие конструкции, хрип, раздиравший бедному существу легкие. Я в беспокойстве коснулась его запястья, но Ян, заткнувший рот, из которого обильно текла кровь, выбежал из-за стола и покинул забегаловку. Ринулась за ним, но Гильгамеш сказал:

– Оставь его одного.

– А если умрет?

«В одиночестве, как Ди. Я не прощу себе».

– Сдохнет, как пить дать, – вставил опьяневший Харот, за что мне захотелось дать ему с ноги в табло, хоть я и не терпела насилия. – Но прежде сослужит службу, как порядочный макет: нам бы к Сердцу Мира пробраться, энергию сцедить, но это надо сделать в обход Агентских свистунов. Если этот, – указал большим пальцем за плечо, – копия сынишки Лебье-Рейепс, его можно использовать как боевую единицу. Перед кончиной они становятся особенно рефлексирующими падлами, надо хватать удачу за хвост и прокачать его ручонки до мастерских. Моя знакомая нелегально конструирует таких уродцев, и я знаю, о чем талдычу, апокалипсис мне в мир! Единожды он свою способность проявить может…

Я ударила по столу и под ошарашенные взгляды каперов встала. Не в силах терпеть беседы, в которых моего друга держали за вещь, произнесла:

– Мне пора. Не провожайте.

Изо рта рвалось столько оскорблений в адрес старого хрыча, возомнившего себя вершиной пищевой цепи, которая может распоряжаться теми, кто слабее, но я промолчала. Партизан Харот походил на Олежу – любая агрессия порождала агрессию, а он только этого и добивался, чтобы вывести меня. Поведусь – проиграю. Но и продолжать разговор с позиции слабых было нельзя.

Оттолкнув ногой табуретку так, что она с грохотом свалилась, напугав длинношеих посетителей, я убралась вон. В спину вонзились осколки гадкого Харотского смеха и тяжелого взгляда золотых глаз его спутника.

«Где же вы, Вельзевулы, когда так нужны?» – сетовала я, ощущая, как тектонические плиты в глубине моего подсознания сдвинулись. Волнению нельзя давать бразды контроля – я остановилась, сделала глубокий вдох и со свежей головой пошла искать Яна.

Поиск закончился у торца здания закрытой таверны: макет прислонился к бетонной стене и отрывисто дышал, держась за грудь. На подходе я услышала хрипы и свист, как у запущенного астматика. Как и с Дианой, я запрещала себе привязываться к кукле, но, как и с Дианой, мои попытки не увенчались успехом.

«Сдохнет, как пить дать».

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, заглянув в лицо, которое от меня отворачивали.

– Тошнит от этой парочки, – напарник оскалил окровавленные зубы. – Токсичные, что аж выворачивает.

– Гильгамеш вроде ничего. – Я метнула взор через плечо: нас никто не преследовал, видимо, каперы оставили нас в покое. – От того, что они рассказывают, мурашки по коже. Если Конфедерация на пороге войны, выбор «вторички» для жилья для меня сокращается.

– Меня твои барские проблемы волнуют в последнюю очередь. Гады правы в одном: скоро Ро-Куро станет центром притяжения для космических проходимцев, а нас минус два адеквата, плюс два неадеквата.

– Плюс два энергошотгана. – Послышался металлический стук: Гильгамеш, обнаруживший нас, похлопал по плотной кобуре, из которой торчала белоснежная рукоятка огнестрельного оружия. Он прикрыл бедро плащом и улыбнулся. – А ваших друзей мы найдем. Они пропали на предыдущем Плане?

Ян запротестовал уже в середине реплики; качая пальцем, как маятником, приближался к каперу, пока их плечи не поравнялись. Макет засунул руки в карманы косухи и усмехнулся:

– Пушками будете размахивать в своих Фигодельских туманностях, а у нас на вечер запланирован ужин при свечах с Консьержем… – манекен осмотрелся, ища подсказку.

– Второго слоя, – подключился Гильгамеш. Он подцепил клочок бумаги из нагрудного кармана и остановил взгляд на лице Яна. – Позволишь? Я передам кое-что твоей чудесной спутнице.

Макет, напомнивший мне того самого ликвидатора во время монолога, облизнул губы и уступил со словами:

– Валяй, милсдарь.

Гильгамеш воодушевленно вручил мне записку и, пока я разворачивала ее, откашлялся и заявил:

– Письмо с извинениями от Партизана Харота с уважением к землянке на вашем родном языке.

Вертя бумажку, всматривалась в клинопись, которая разве что ненормальному напомнит русский язык. Издав сухое «м-м», вернула письмо вручителю и сложила руки на груди.

– Везде узнаю знакомую с первого класса аккадскую азбуку.

Гильгамеш неловко посмеялся, спрятав записку в руках за спиной, и примирительно поклонился:

– Уличила меня во лжи. Думал, на Земле и по сей день говорят на языке моего экс-пантеона.

– Сладкую ложь или горькую правду?

– Ложь.

– Говорят, – кивнула я с равнодушным выражением лица, чем вызвала неподдельный смех у собеседника. Мы переглянулись с Яном, и я задержала