Империя проклятых - Джей Кристофф Страница 81

Кузнец опустил голову, снова взглянув на Киару.

– Тогда я не знал, каким ужасным может быть слово «навечно».

Диор крепко обняла чернопалого, и в ее глазах заблестели слезы, когда она вынырнула из залов памяти и снова оказалась в этой клетке, в этом холоде. Свежевание близилось к концу, Киара почти закончила свою ужасную работу. Последнее, казалось, доставило ей особое удовольствие – замысловатый знак крови Илон, нанесенный чернилами на грудь Аарона. Она не торопилась, делала глубокие и резкие надрезы и, наконец, бросила прекрасных змей и розы в огонь.

– Теперь ты не Шептун, – улыбнулась она. – Теперь ты насквозь Неистовый.

– Да провались ты, – ухитрился выплюнуть Аарон. – Ты и весь твой проклятый род.

– Не мой род, милашка. – Она наклонилась ближе и запечатлела холодный поцелуй на его покрытой шрамами щеке. – Наш род. Ты возродился в роду великого Толева, внуком Никиты Черносерда, короля и завоевателя этой земли. Вся империя трепещет при имени моего темного отца, малыш. Весь Оссвей преклоняет колени перед ним. Скоро преклонишь и ты.

По щекам Батиста потекли слезы, когда Аарона бросили обратно в гроб с остатками пиршества Кейна – еще одна пытка, которую сородичи Аарона устроили для него, заперев его, томимого жаждой, в ящике с остывающим трупом того, кого он поклялся защищать. Но, по крайней мере, серебро с кожи Аарона срезали, и, как бы ужасно это ни звучало, Диор надеялась, что теперь капитан избавился от этой боли до конца своих дней.

Жан-Франсуа усмехнулся, сделав паузу, чтобы отхлебнуть из своего кубка с кровью.

– За исключением того, что мы просыпаемся на закате в том же состоянии, в каком умерли. Только огонь, серебро или самая темная магия могут причинить нам боль, которая продлится дольше, чем закат. Никакой стали не хватило бы, чтобы избавить де Косте от мучений.

– Да, – пробормотала последняя лиат. – И его поработители прекрасно знали об этом. Так что каждый день его татуированная плоть заживала. И каждую ночь Диор просыпалась под ужасную песнь его криков. А Киара снова и снова приказывала вытащить своего темного сына из ящика и содрать с него кожу.

– Какая жестокость, – вздохнул маркиз. – Выводок Никиты вполне заслужил свою участь.

– Не притворяйся возмущенным, Честейн, – ответила Селин. – У вас, возможно, есть портные и получше, но в любом случае вы и все ваши собратья сшиты из одного материала.

– Вы недооцениваете нас, мадемуазель Кастия, – ответил Жан-Франсуа. – Представители крови Честейн не склонны к ненужной жестокости, а наша императрица не желает править пустошами.

– Но Марго все равно желает править. И хотя ваши сородичи, может, и не наслаждаются жестокостью так открыто, как Неистовые, вы все равно называете себя Пастырями, а истинных детей Божьих – овцами. – Лиат покачала головой. – Ты – мерзость в его глазах, грешник. Не испытывающая ни раскаянья, ни стыда, ни страха даже перед лицом ожидающего тебя ада. И его повелитель попирует твоей гнилой душой.

Историк улыбнулся, лизнул большой палец и перевернул еще одну страницу.

– Странное чувство, когда тебя называет чудовищем еще более чудовищный монстр.

Селин Кастия пожала плечами, снова глядя в потолок.

– Я всегда была дочерью своей матери.

И вот, спустя больше месяца после падения Габриэля, Диор оказалась в герцогстве легендарной Ниам Девятимечной, в холодных и бесплодных пустошах Оссвея. Далеко на севере возвышался темный хребет Михайч-на-Балодж – горы царства двух Лун, Лунного трона, где, согласно древнеоссийским поверьям, каждый рассвет укладывались отдыхать две богини. На западе раскинулись зубчатые берега Элеа Бринн – Расколотых Островов, где в Эпоху Легенд на землю был сброшен Дэганн Железнорук. А по ту сторону замерзшей реки Орд, возвышаясь на огромном мысу побережья Волчьего Клыка, стояла некогда могущественная столица королевства Ниав и место последнего упокоения Матери Марин – великий город-крепость Мэргенн.

– Это место когда-то было жемчужиной в короне Ниав, – раздался тихий голос.

Диор взглянула на стоявшую рядом Ислу и увидела отсутствующий взгляд зеленых глаз. Возлюбленная Хоакина была странной. После своего спасения в Авелине она казалась раздавленной, но за последние недели в плену проявила себя твердой как камень. Все-таки она видела падение Дун-Кинна, пережила больше горестей, чем кто-либо другой, и теперь, когда шок прошел, в ней светилась сила. Исла помогала другим «ценным трофеям» сохранять бодрость духа, даже отдавала часть своей порции, чтобы дети, запертые вместе с ними, могли съесть чуть больше. И хотя Хоакин ни разу не обратил на нее внимания, казалось, когда он был рядом, в глазах Ислы вспыхивал огонь.

– Ты бывала здесь раньше, Исла? – спросила Диор.

– Мама привозила меня сюда, когда я была маленькой, – та кивнула. – Мы приехали как паломники, чтобы посмотреть на Усыпальницу Девы-Матери. Я никогда не видела ничего подобного.

– Когда-то этот город был одной из самых могущественных крепостей в империи, – пробормотал Батист. – Его называли Анэн дю Малэд. Волчья Наковальня. Объединенные армии четырех кланов обрушились на эти стены. Говорили, что даже сам Бог не смог бы пробить в них брешь.

Чернопалый сотворил знак колеса и вздохнул.

– Благая Дева-Матерь, взгляни на него сейчас…

Диор широко раскрыла глаза, глядя сквозь решетку на величественный город-крепость. Столица Оссвея была огромной и напоминала город в городе, окруженном полудюжиной стен. Внутренняя часть, известная как Ольдтунн, состояла из величественных зданий из прекрасно обработанного камня, высоких готических башен и удивительной архитектуры, а также красивого старого порта Портунн, расположенном на юге. Внешняя же, Ньютунн, представляла собой агломерацию, выросшую, подобно грибку, на коже первого. И Ольдтунн, и Ньютунн окружали мощные крепостные стены, а на самом конце мыса возвышалась величественная крепость из темного камня – замок, который носил имя и города, и клана, построившего его.

Дун-Мэргенн.

– Боже, что здесь произошло? – прошептала Диор.

– То же самое, что в Авелине, chérie, – прошептал стоявший рядом Батист.

Битва. И, судя по всему, ужасная. Внешние стены превратились в руины, многие здания рухнули, сгорели или просто разлетелись на части – казалось, сам камень Мэргенна крушил руки злобных великанов.

Солнце клонилось к закату, и Диор смотрела на фигуры в доспехах на крепостных стенах. Ворота Ньютунна высотой в сорок футов были сколочены из тяжелых, окованных железом досок. Когда-то на дереве красовался огромный волк, вставший на дыбы на фоне девяти мечей. Но зверя залили кровью, а символ клана Мэргенн закрыли рычащим медведем и сломанным щитом, под которыми тяжелыми красными буквами нацарапали девиз.

– Дела, а не слова… – прошептала она.