Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг Страница 61

– Резонанс – это способ снизить издержки, – объяснил профессор Чакраварти. – Чистое серебро мы приберегаем для пластин с длительным эффектом, которые отправляются на флот, оберегают торговые суда и тому подобное. А в Англии можем использовать и сплавы, поскольку поддерживаем их с помощью резонанса.

Робин изумленно разглядывал пластины.

– И каков механизм?

– Проще всего представить Вавилон как центр, а все резонансно-зависимые пластины в Англии – как периферию. Периферия получает энергию из центра. – Профессор Чакраварти обвел комнату жестом. Каждый стержень, как заметил Робин, как будто вибрировал с очень высокой частотой, но хотя, казалось бы, башня должна звенеть в унисон, стояла полная тишина. – Эти стержни, на которых выгравированы часто используемые словесные пары, связывают пластины по всей стране. От стержня исходит активирующая сила, и в результате пластины снаружи не требуют постоянной активации.

– Как аванпосты Британии в колониях, – сказал Робин. – Которые запрашивают у метрополии солдат и припасы.

– Да, подходящая метафора.

– Так, значит, это стержни резонируют со всеми пластинами в Англии? – Робин представил протянувшуюся по всей стране невидимую сеть смыслов, которая поддерживает действие серебряных пластин. Выглядело впечатляюще. – Тогда, как мне кажется, их должно быть больше.

– Не совсем так. По всей стране существуют резонансные центры поменьше – например, один в Эдинбургском университете и один в Кембридже. С расстоянием эффект ослабевает. Но львиная доля находится в Оксфорде: Институт перевода не может поддерживать слишком много таких центров, поскольку для них требуются квалифицированные переводчики.

Робин нагнулся, чтобы осмотреть ближайший стержень. Помимо словесной пары, большими буквами написанной на самом верху, он увидел несколько букв и символов, на первый взгляд совершенно бессмысленных.

– И как же устанавливается связь?

– Это сложный процесс. – Профессор Чакраварти подвел Робина к тонкому стержню у южного окна, опустился на колени, вытащил из сумки пластину из Эшмолеанского музея и поднес ее к стержню. Робин заметил несколько символов на боковой стороне стержня, соответствующих аналогичной гравировке на пластине. – Они должны быть выплавлены из одного и того же материала. И еще приходится поработать с этимологическими символами – всему этому вы научитесь на четвертом курсе, если будете специализироваться на обработке серебра. Вообще-то, мы используем искусственный алфавит, основанный на рукописи, впервые обнаруженной алхимиком из Праги в семнадцатом веке[57]. Это сделано для того, чтобы никто за пределами Вавилона не смог повторить процесс. Пока что можете считать, что это механизм для усиления связи.

– Но я думал, искусственные языки не годятся для активации пластин, – сказал Робин.

– Они не годятся для словесных пар, – пояснил профессор Чакраварти. – Но как связующий механизм прекрасно работают. Мы могли бы взять обычные цифры, но Плейфер любит загадки. Чтобы никто больше не воспользовался.

Робин некоторое время стоял молча, глядя, как профессор Чакраварти поправляет гравировку на эшмолеанской пластине, осматривает ее через лупу и вносит соответствующие изменения на стержне. Весь процесс занял около пятнадцати минут. Наконец профессор Чакраварти завернул эшмолеанскую пластину в бархатный лоскут, положил ее в сумку и встал.

– Это должно помочь. Вернемся в музей завтра.

Робин читал надписи на стержнях, заметив, что по большей части в словесных парах используется китайский.

– Все это поддерживаете вы с профессором Ловеллом?

– О да, – отозвался профессор Чакраварти. – Больше некому. После вашего выпуска нас станет трое.

– Вавилон нуждается в нас, – мечтательно произнес Робин.

Как странно было осознавать, что вся империя зависит всего от маленький группки людей.

– Еще как нуждается, – согласился профессор Чакраварти. – И для нас это очень хорошо.

Они встали у окна. Глядя с высоты на Оксфорд, Робин думал о том, что город похож на хорошо настроенную музыкальную шкатулку, чья работа полностью зависит от серебра, и если оно закончится, если эти резонансные стержни сломаются, весь механизм, весь Оксфорд остановится. Умолкнут колокола, остановятся на дорогах кебы, а горожане замрут посреди улиц, подняв ногу для следующего шага и приоткрыв рот посередине разговора.

Но Робин не мог представить, что серебро закончится. Лондон и Вавилон с каждым днем все больше богатели, потому что корабли, подгоняемые серебряными пластинами с продолжительным действием, привозили назад полные сундуки серебра. Не было в мире такой страны, которая сумела бы противостоять британскому натиску, даже на Дальнем Востоке. Поток серебра мог нарушиться только из-за коллапса всей мировой экономики, а поскольку сама мысль об этом смехотворна, Серебряный город, восхитительный Оксфорд, будет жить вечно.

Однажды в середине января, войдя в башню, они обнаружили, что старшекурсники оделись в черное.

– Это из-за Энтони Риббена, – объяснил профессор Плейфер на семинаре.

Сам он был в лиловой рубашке.

– А что с ним случилось? – спросила Летти.

– Понятно. – Лицо профессора Плейфера напряглось. – Вам не сказали.

– Что не сказали?

– Летом Энтони пропал во время исследовательской экспедиции на Барбадосе, – ответил профессор Плейфер. – Он исчез как раз накануне отплытия корабля в Бристоль, и с тех пор мы ничего о нем не слышали. Предполагается, что он мертв. Его коллеги с восьмого этажа расстроены, думаю, они будут носить траур до конца недели. К ним присоединились и некоторые студенты с других курсов. Вы тоже можете, если хотите.

Он сообщил это с такой беззаботностью, как будто они обсуждают, не прогуляться ли после обеда. Робин изумленно уставился на него.

– Но разве он… Разве вы… У него что, нет родных? Им сообщили?

Профессор Плейфер написал на доске тему лекции и одновременно с этим ответил:

– У Энтони никого нет, кроме опекуна. Мистера Фалвелла уведомили по почте, и, как я слышал, он сильно расстроен.

– Бог ты мой, – пробормотала Летти. – Это ужасно.

Она бросила сочувственный взгляд на Виктуар, которая знала Энтони лучше всех. Но Виктуар выглядела на удивление невозмутимой; она не казалась потрясенной или расстроенной, лишь слегка не в своей тарелке. Словно надеялась, что они поскорее сменят тему. Профессор Плейфер с радостью так и сделал.

– Что ж, перейдем к делу, – сказал он. – В прошлую пятницу мы остановились на нововведениях немецких романистов…

Вавилон не объявил траур по Энтони. Факультет даже не устроил поминальную службу. Когда Робин поднялся в серебряную мастерскую в следующий раз, за столом Энтони работал незнакомый белобрысый выпускник.

– Это омерзительно, – сказала Летти. – Поверить не могу… Он же выпускник Вавилона, а все ведут себя так, словно его никогда здесь и не было.

За ее смятением скрывался глубинный ужас, который