Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль Страница 47

Тектоны напали на Ситир, а она с невероятной ловкостью выхватила меч из рук первого приблизившегося к ней врага и вонзила клинок ему в основание шеи. Я уже говорил, что их мечи были зазубренными. Это оружие служило не для того, чтобы колоть или рубить, как гладии римских солдат, а для того, чтобы рвать плоть. И поверь мне, Прозерпина, раны они наносили страшные.

С этим мечом в руках Ситир раздавала удары направо и налево и ускользала от своих противников, вертясь, прыгая и кувыркаясь. Но если ловкость Ситир трудно описать, то еще труднее, Прозерпина, выразить словами ее боевые приемы, беспощадные, безжалостные и молниеносные. Окажи мне милость, дорогая Прозерпина, прочитай эту короткую фразу по-латыни: Sitir quinque tectónicos occidit. Так вот, именно так она и поступила: расправилась с пятью вооруженными до зубов тектонами за то короткое время, которое понадобилось тебе, чтобы прочитать четыре латинских слова.

Мы с Бальтазаром обменялись изумленными взглядами, словно каждый хотел узреть в глазах другого подтверждение увиденному.

Счастливые охотники вздохнули с облегчением и побежали к месту боя. Они напоминали спартанцев, опоздавших к началу сражения, которое выиграли их союзники, но воспользовавшихся случаем прогуляться по полю битвы с гордым видом, словно победы добились именно они. А больше всех ликовал этот юнец Куал.

– Вы видели? Вы это видели? – кричал он. – Ахии способны даже на большее, чем думают люди.

А Ситир была совершенно равнодушна и к захваченным военным трофеям, и к своей победе в этой страшной схватке: отойдя немного в сторону, она глубоко дышала и совсем не была похожа на наслаждавшегося победой воина. Ахия сейчас скорее напоминала бегуна, которому пришлось стремительно мчаться к финишу на соревнованиях.

Никто не решался дотронуться до трупов, и на это хватало достаточно веских причин: снаряжение тектоников таило в себе множество загадок и удивляло нас все больше и больше. Шлемы, например, оказались такими же живыми существами, как носки Голована. Они поползли от нас по земле, словно неуклюжие медузы, оказавшиеся на суше. Бальтазар Палузи первым поймал один из этих живых шлемов и даже отважился надеть его себе на голову.

Странное существо, которое только что беспорядочно металось по земле, точно обезглавленная курица, казалось, обрадовалось, когда получило в свое распоряжение голову, на которой могло устроиться и затвердеть. И каким же крепким оказался этот шлем! Палузи с силой стучал по нему рукой, как человек, желающий, чтобы ему открыли дверь, и звук от этих ударов был таким, словно это животное было металлическим.

– Тебе очень идет, – заметил я, смеясь.

Но самое забавное случилось потом, потому что одно дело – надеть этот живой шлем и совсем другое – снять. Странное существо окаменело на голове Палузи и так плотно к ней прилипло, что стащить его оказалось задачей невыполнимой. Если бы бедняга продолжал настаивать, то остался бы без скальпа. Вся ситуация была такой нелепой, что все, включая охотников Бальтазара, не могли удержаться от смеха. Чем больше пыжился и дергался их патрон, тем громче они хохотали, а Бальтазар в отчаянии подошел к нашему пленнику и, наградив его тумаками и пинками, потребовал, чтобы тот избавил его от несуразного венца. Однако мы так крепко связали Голована и заткнули ему глотку, что большой помощи от него ожидать не приходилось.

– Развяжи ему руку, на которой еще осталась кисть, – сказал я, давясь от смеха.

И тогда Палузи, который только что избивал пленника, поспешил освободить его руку. Нас эта сцена так позабавила, что некоторые даже не удержались на ногах и присели на корточки, корчась от хохота. Как оказалось, выход был прост: Голован нажал своими длинными костлявыми пальцами на выросты шлема, похожие на мясистые сосцы, и эта тварь отвалилась сама и, казалось, уснула.

Однако мы обнаружили, что самым удивительным в снаряжении тектонов были их щиты. В разных войсках они могут иметь самые разные формы, размеры, вес и раскраску. У варваров щиты довольно яркие, а на Востоке весьма необычные, но живых нет ни у кого. А эти были именно такими, и даже очень.

Охотники Палузи, решившие поживиться за счет мертвых врагов, здорово испугались, потому что щиты тоже пустились наутек! Они ожили не так быстро, как шлемы, но теперь медленно расползались в разные стороны. Если присмотреться как следует, можно было заметить на краях щитов сотни крошечных лапок, как у сороконожки.

Охотники перевернули одно из этих существ, и оно лежало на земле брюхом кверху, словно огромный жук. И если снаружи его панцирь был удивительно жестким, то внутри его тело было мягким и мясистым. В верхней его части виднелись три рта, по форме напоминавших присоски осьминога; они издавали отвратительные звуки, то втягивая воздух, то выдыхая. Казалось, стая уток крякает хором.

Пока охотники развлекались, исследуя свою добычу, я прислонился к стволу высохшей акации и стал обдумывать события, происходившие в этом затерянном уголке мира.

Сервус приблизился ко мне, потому что ему не терпелось завершить спор, который мы вели уже несколько дней.

– После того, что ты видел сейчас, доминус, – сказал он ехидно, – ты наконец поверил в способности ахий?

Я сделал вид, что не услышал его дерзких слов, потому что в ту минуту меня интересовало только одно – выяснить точно возможности этих существ.

– Отвечай: Ситир могла бы убить три десятка тектонов, которые, наверное, уже вылезли из Логовища Мантикоры? – спросил я.

Он покачал головой:

– Даже ахии не всесильны. Ситир Тра может расправиться с пятью или шестью врагами, как ты сам сейчас мог видеть. С дюжиной она еще могла бы справиться, но нападать на три десятка чудовищ было бы самоубийством. Ситир сделана из плоти, как мы с тобой, и Темный Камень, покрывая ее тело, великолепно защищает ее, но и его силе есть предел. Удары мечей и копий в конце концов ранили бы ее и убили. Ситир – ахия, – заключил он, – но она человек, а не бессмертный Геркулес.

Сервус понял, что я собираюсь принять важное решение, и сказал:

– Доминус, могу ли я высказать свое мнение?

Он был рабом, но весьма образованным, а в моем положении любое замечание могло оказаться полезным.

– Вот мой совет, – произнес Сервус. – Тебе надо попросить совета.

Я не понимал его.

– Твой отец, Марк Туллий Цицерон, – самый мудрый среди римлян, а Рим правит миром. Кто может посоветовать