Рука Короля Солнца - Дж. Т. Грейтхаус Страница 34

Иволга поставил камень на доску.

– Что с тобой, Ольха? Ты ведь изучаешь магию, разве не так? Или Вестник придумал новое абсурдное препятствие на твоем пути?

Я поставил свой камень, не спуская взгляда с доски. Что я мог ему рассказать? Я знал о его разочарованиях, связанных с отцом, о неудачных экзаменах и о том, какова структура общества в Сиене. Сможет ли он меня услышать, не познакомившись с теми разделами моего разума, которые развивала бабушка?

– Я пошлю за едой, – сказал он и встал.

В этот момент я понял, что мне следовало быть откровенным, если я хотел, чтобы меня услышали и поняли. Чтобы почувствовать себя не таким одиноким в мире, где границы моего двойного воспитания оставили меня в изоляции.

Кому еще я мог довериться, если не Иволге?

– Я начал думать, что необычность системы обучения Руки-Вестника не является его сознательным выбором, – сказал я.

Иволга уселся на свой стул, на время забыв о еде.

– Мы с Крылом заключили пари о том, когда твое терпение лопнет, – сказал он. – Я одержал победу. Крыло считал, что ты сломаешься еще месяц назад.

– Мне казалось, что он хотел, чтобы я сам пришел к правильным выводам, а не получил их от него в готовом виде, – сказал я. – Теперь же думаю, что Рука-Вестник повторяет ту же невнятную чепуху, которую слышал от своего наставника. Что еще хуже, дело не в его нежелании обсуждать щекотливые вопросы или в невежестве; ему самому интересны ответы!

Я описал мой урок магии исцеления – и полнейшее нежелание Руки-Вестника отвечать на мои вопросы, хотя решил не упоминать воспоминания, которые этот урок пробудил. Иволга был моим другом, но оставался сиенцем и сыном Голоса, – я сомневался, что он поймет или простит некоторые мои тайны.

– Вполне возможно, что волшебство просто не способно делать то, о чем ты говоришь, – предположил Иволга. – И тогда все предельно просто.

– А почему не может? – спросил я. – То, о чем я его спрашивал, близко к тому, что он мне показал, вот только речь шла немного о другом применении.

– Не исключено, что это возможно, но император не наделяет тебя такой силой, – сказал Иволга.

– Почему? – сказал я, разочарованный тем, что Иволга не понял моего глубокого разочарования.

– Ты с тем же успехом можешь спросить, почему существует императорская доктрина, – продолжал Иволга, – или почему в имперский экзамен входят классические произведения, а не мистические романы – кстати, гораздо более интересные и наполненные неменьшим значением.

– Экзамены не могут включать в себя все, – ответил я, – иначе тебе придется готовиться к ним всю жизнь.

– Волшебство – это другое, верно? – сказал Иволга. – Ты должен научиться его использовать до того, как начнешь служить императору в качестве Руки. Волшебство, как и все остальное в Сиене, тщательно регламентировано. Вот почему то, что лучше и полезнее для империи, считается важнее, чем создание лишних крыльев для птиц и тому подобные вещи.

Мне захотелось продолжить обсуждение этой проблемы, использовав в качестве примера самого Иволгу. Он оказался за пределами ограничений после того, как не сдал экзамены. Значило ли это, что он не мог быть полезен империи? Но я прикусил язык. Не следовало причинять ему боль, чтобы доказать свою правоту.

– Это больше, чем книги, – сказал я вместо этого. – Речь идет о силе, способной изменить мир. Почему империя ограничивает себя, отказываясь от пользы, которую могла бы принести магия?

Иволга помолчал, внимательно разглядывая меня. Потом поставил камень на доску и откинулся на спинку стула.

– Весьма возможно, империя не хочет менять некоторые части мира, – ответил он. – Или не тебе их менять.

Его слова напомнили мне историю о кошке с пятым пальцем и первом и самом важном уроке, который мне преподал Рука-Вестник: если я хочу выжить на службе империи, то должен знать, кто я такой.

А кто я такой? Рука императора. Доверенное лицо императора, проводящее в жизнь его волю.

И не имеющий права на знания или силу за пределами того, что император решил мне дать.

На следующий день после того, как я попытался победить похмелье с помощью пшеничной каши, черного чая и пирога, я присоединился к Руке-Вестнику в беседке на пористом камне. Завитки тумана повисли возле клеток с певчими птицами, и беседка казалась окруженной золотым сиянием. Рука-Вестник оторвался от книги, которую читал. Я не стал садиться рядом, а опустился на колени на деревянный пол.

– Ты готов учиться, Рука-Ольха? – спросил он.

– Я был глупцом, – ответил я. – Есть ли в империи люди, которые знают о том, что я спрашивал?

Тень улыбки пробежала по лицу Руки-Вестника.

– Конечно, император и его Голоса.

– Только они? – печально спросил я.

Я стал первой Рукой из Найэна. Неужели у меня были шансы стать первым Голосом?

– В Академии Империи есть люди, – сказал Рука-Вестник, и во мне вспыхнула надежда. – Ученые, которые служат императору, анализируют новую магию, полученную из покоренных провинций.

– В таком случае я сделаю все, чтобы однажды к ним присоединиться, – заявил я.

– Достойная цель, – ответил Рука-Вестник, – и подходит для твоего темперамента. Но сначала ты должен овладеть шестью видами волшебства. Давай вернемся к твоему обучению.

Когда солнце сожгло туман, я начал практиковать магию исцеления, восстановил разорванный лист женьшеня, потом сломанную ногу пойманной мыши, наконец палец, который порезал себе Рука-Вестник.

Я изучал магию исцеления медленнее, чем боевую. Она оказалась совсем не такой простой, как показалось мне на первый взгляд. Некоторые раны – порезы, синяки, небольшие трещины – можно было исправить при помощи прямого применения магии. Сложные ранения и болезни требовали более искусной руки и глубоких знаний медицины и анатомии.

После того как у меня на руках умерла третья певчая птичка, Рука-Вестник предложил мне сосредоточиться на изучении естественных наук, прежде чем двигаться дальше. Проходили месяцы, завершился год, и я погрузился в решение самой простой и приятной задачи: поглощение книг. Между тем я продолжал заниматься с Иволгой, который заметно продвинулся вперед, и у меня возникла уверенность, что он справится с имперскими экзаменами, когда придет срок.

Всего я провел в саду Голоса Золотого-Зяблика два года, подружился с Иволгой, – время, о котором я теперь вспоминаю со смесью нежности, сердечной боли и огорчения. Это время подошло к концу, когда восстание, медленно закипавшее на севере Найэна, наконец взорвалось и губернатор отправил меня на войну.