Потомок седьмой богини - Алессандра де Амальфи Страница 24

отчета, но моя неприязнь как к формальной писанине, так и к Кьяре упорно мешала складывать слова в предложения. Сама необходимость отчитываться казалась нелепостью. Неужели, столько лет прослужив в Гептагоне, я все еще был обязан доказывать право быть его частью? Моя деятельность за пределами стен Ателлы никак не влияла на прочих Верховных – напротив, слава о силе чародеев достигала земель, до которых прежде не добиралась, и привлекала все новые и новые блуждающие души обращаться за нашей помощью. То, что я, вопреки традициям, не стал учителем, было Кьяре лишь на руку: ее не радовал мой стиль преподавания. Однако недоверие госпожи директора усиливалось с каждым годом, побуждая все чаще сбегать из законного дома, чтобы сделать глоток свежего воздуха.

Пусть я и проклинал школу за то, что она со мной сотворила, у меня не было другого места, в которое можно вернуться.

Ночной замок встретил успокоительной прохладой. Несмотря на тишину в коридорах, за каждой из дверей, которые из-за привычки воздуха застаиваться и обращаться плесенью редко закрывали до конца, кипела жизнь. На кухне ругались слуги, в комнатах важных мужей хихикали дамы, в покоях Иветт шептались фрейлины. Стражники гремели железом, подергивая затекшими конечностями. И лишь оттуда, где должен был почивать король, слышались звуки музыки. Двери его спальни никем не охранялись. Пожалуй, он чересчур доверял чутью Вивиан. Или же знал, что сам без проблем расправится с любым, кто посмеет нагрянуть в его обитель.

Я заглянул в образовавшуюся щель лишь на секунду, но и ее хватило, чтобы застать короля в поразительной ипостаси. Фабиан сидел на стуле, с безграничной лаской прижав к груди инструмент – кажется, лютню, – и увлеченно прыгал пальцами по струнам. Получавшаяся мелодия была несложной, однако чарующей и по-своему грустной, будто песня прощания, адресованная тому, кого ему более не суждено увидеть. В тот момент грозный правитель Солианских островов вовсе не казался таким большим и ужасающим, каким я видел его в прочие мгновения, – он был лишь мальчиком, глубоко тоскующим по чему-то давно ушедшему и недосягаемому. Мне до жути хотелось обозначить свое присутствие и бросить ему что-то колкое, и все же я не стал этого сделать. Он откроется мне сам. Чуть позже.

* * *

Глава 7

Граница между годами традиционно проходила в день, когда солнце заявляло свои права на мироздание и так упорно не хотело заходить за горизонт, что ночь казалась мимолетным видением. Именно День Солнца, ознаменовавший начало 865 года от Седьмого Вознесения, праздновался на Солианских островах с таким размахом.

Я давно перестал обращать внимание на дату в календаре, однако это торжество никогда не проходило незамеченным. Казалось, будто люди, беспробудным сном спавшие большую часть года, вдруг оживали, прикрывая традициями свои бесчинства. Устаревшие ритуалы и обычаи обладали особой популярностью – по большей части потому, что были полны жестокости, но притом не предполагали соответствующего наказания. Я любил смотреть, как люди сбрасывали маски, проявляя истинную суть, но спустя годы и это начало надоедать. Немногие могли сотворить что-то, способное меня удивить. Однажды в День Солнца я получил заказ от богатейшего ростовщика из Кетрингтона, располагавшегося в паре часов езды от Ателлы. Почитатель древних традиций возжелал падчерицу, уже обещанную подходящему жениху, и попросил меня лишить девушку памяти, чтобы в будущем та без зазрений совести смогла построить семью, а в ее разуме не зародилось смертельной обиды. Примечательно, что спустя полгода я получил другое поручение – в ее чреве зрело дитя, способное разрушить добрые отношения между династиями молодых. А еще через месяц пришло письмо от ее новоиспеченного мужа, любившего заглядывать по ночам к прислуге и молившего лишить его возможности иметь детей. С тех пор я приобрел неприязнь к празднику, что принято считать лучшим днем в году, и растерял остатки веры в людей, на каждом углу клявшихся в своей преданности делу и семье. Все, кто имел голову на плечах, лгали, но немногим удавалось делать это, оставаясь безнаказанными. Лишь тем, чьи средства позволяли обратиться ко мне.

Когда король Солианских островов назначил сбор совета в разгар празднества, я ничуть не удивился, что его черствая и полная недовольства душонка разделяла мои чувства относительно торжества. О прочих членах совета нельзя было сказать того же: хрюкающие потные свиньи оказались возмущены тем, что их беспробудное пьянство так бесцеремонно прервали. Лишь казначей, которому при нашей последней встрече указали на низкое качество работы, был трезв и внимателен. Полагаю, мышам не очень нравилось гулять по траве, когда кони втаптывали ее в землю, – велика вероятность не вернуться в норку к ужину.

Имена заседавших за овальным столом никак не желали оседать в памяти, и я быстро бросил попытки это исправить. Содержание звучавших речей также едва ли меня интересовало. Складывалось ощущение, будто я не покидал Гептагон: снова кто-то поднимал вопрос, в чьих руках находится больше власти, и пытался указать другим, что делать. Потому я и вел себя соответствующе – скучал.

– Фадрейн скоро захлестнет новая волна протестов, ваше величество! – почти перейдя на писк, воскликнул хлипкий мужчина в желтом наряде. Слова неожиданно вырвали меня из глубоких дум. – И тогда вам уже не удастся удержать над ним власть.

– Вырезать всех несогласных – это, конечно, вариант, – без эмоций согласился король. – Вот только дело в том, Фритц, что с каждым остановившимся сердцем бунтовщика ты будешь терять по сотне верных, и тогда вина за восстание переляжет на твои плечи.

Отсутствие ярко выраженных интонаций в речи короля, по правде говоря, обескураживало: обсуждаемая тема предполагала некий накал. Но если мне это виделось интересной особенностью его стиля ведения переговоров, то членов совета его голос вжимал в стулья и лишал дыхания. Никто не желал оказаться козлом отпущения, если вдруг негодование короля перельется через край. Из-за магии ли, из-за воспитания или пережитого на поле боя, войдя в комнату, Фабиан лишал присутствующих свободы воли или затыкал рты тем, в чьих сердцах плескались ее остатки.

– С Фадрейном я разберусь сам, – просто заявил король. – Что там дальше?

– Но вы не можете! – воспротивился Фритц. – Если люди поймут, что даже такая мелочь способна выманить вас из-за стен, они начнут восставать повсюду.

– Не согласен. Все зависит от того, что именно я сделаю и к чему это приведет.

– Ваше величество!..

– Что там дальше?

Воздух будто затрещал, такими напряженными были вздохи присутствующих. Глаза членов совета бегали от рук короля к его лицу, а затем в панике оглядывали соседей по столу, в то время