Империя проклятых - Джей Кристофф Страница 21

– У меня крутая задница. И зависть тебе не к лицу.

– Хорошо, что ты не забыл прихватить остроумие, когда оставил меч.

Вздрогнув, Лаклан опустился на корточки в кровавый снег, чтобы собраться с силами. В своей жизни он терпел и худшие поражения, это правда, но я видел, что и сейчас ему здорово досталось. Недолго думая, я потянулся за трубкой и санктусом.

– Я был в Оссвее по приказу Серорука. – Лаклан взглянул на юго-запад, и его красивое лицо помрачнело. – Вроде как помогал беженцам пересечь границу.

– Странная работа для среброносца.

– Это была чертова работа, брат. Последние несколько месяцев вся страна катится в бездну. Хуже, чем раньше. – Он поморщился, потирая кровоточащую руку, и голос у него стал темным, как смоль. – Черносерд захватил Дун-Мэргенн.

– Семеро гребаных мучеников. – Я взглянул на Диор, излучавшую высшую степень любопытства. – Несколько месяцев назад мы наткнулись на беженцев на дороге. Они сказали нам, что Дивоки сровняли с землей Дун-Кинн. А теперь у них в руках и столица?

– Ага. Ублюдки разнесли это место на шесть новых жоп мира, как я слышал.

Я щедро набил трубку и протянул ее старому другу. Он кивнул в знак благодарности, глубоко вдохнув, когда я обхватил чашу ладонью и чиркнул по огниву.

– Ну, это все равно не объясняет, что ты делаешь здесь без меча, Лаки.

Молодой среброносец надолго задержал дыхание, позволяя санктусу омывать его изнутри. Глаза у него покраснели, и он наконец выдохнул.

– Ветры мне принесли весточку от аббата примерно шесть недель назад, – ответил он мне. – Он отзывал назад в монастырь всех угодников-среброносцев. Все братья, независимо от миссии, должны были как можно скорее вернуться в Сан-Мишон. Я шел вдоль Мер на север, а вчера заметил дым.

– Дым?

– Да. – Он сделал еще одну глубокую затяжку, вдыхая красное причастие. – Дым валил из Авелина.

Диор напряглась, шагнув вперед, а мое сердце пропустило два удара.

– И почему Авелин дымился? – спросила она.

Лаклан пожал плечами, сплевывая кровь на иней.

– Потому что там был пожар, парень.

– Благая Дева-Матерь, – выдохнул я. – Что там, черт возьми, произошло?

– Не смог подобраться поближе, чтобы выяснить. – Лаклан докурил трубку, дрожа, пока санктус лечил его раны. – Два высококровки набросились на меня в темноте. Разрубили надвое моего сосья. Так я потерял меч и большую часть снаряжения. – Тут он похлопал по пяти колесцовым пистолетам у себя на груди. – И хотя я в долгу не остался и тоже проделал в них несколько новых лунок, чтоб подумали, порченых было много, а пуль осталось мало. Пришлось делать ноги, справиться с ними я бы не смог. Но, судя по тому, что я видел, Авелин в ужасном состоянии. Крепость на холме разбита в осколки, как стекло.

Кровь у меня застыла, когда Диор встретилась со мной взглядом.

– Аарон, – прошептала она. – Батист…

Живот скрутило, желудок сжался, превратившись в комок маслянистого льда, а дыхание стало слишком холодным, чтобы его можно было уловить. Поднявшись на небольшой холм, я поднял подзорную трубу и направил ее на юг. Снег падал густой пеленой, и мне не удалось разглядеть никаких признаков Шато-Авелин сквозь завесу, повисшую над гнилыми деревьями. Но теперь, когда Лаклан упомянул об этом, я мог поклясться, что здесь, на открытой ветрам возвышенности, я учуял слабый запах…

– Дым.

Диор подошла ко мне и убрала развевающиеся волосы с лица. В ее взгляде читался невысказанный вопрос, но я взглянул ей прямо в глаза и покачал головой.

– Мы не можем.

– Но Аарон. И Батист…

– Знаю.

– Ты же хотел навестить их сегодня утром! Я была бы мертва, если бы не они!

– Знаю. Но сейчас это слишком опасно.

Я стиснул челюсти, сердце у меня заныло.

Каждое следующее слово, которое я произнес, весило чертову тонну:

– Лучше быть сволочью, чем дураком.

– Габи, мы не можем просто оставить и…

– Мы не можем так рисковать! – рявкнул я, понизив голос до шепота, чтобы не услышал Лаклан. – Мы не можем рисковать тобой. Не сейчас, когда мы уже столько поставили на карту. Это война, Диор, а Аарон и Батист – солдаты. Поверь мне, они поймут.

Она поджала губы, глядя вниз на реку.

– Ну, я не солдат. И я не понимаю.

Прохрустев сапогами по снегу, Диор бросилась к Лаклану и выхватила у него окровавленный меч. Подойдя к сосья, она вскочила в седло.

– И куда это ты, черт возьми, собрался? – вздохнул я.

– Домой к твоему папа́, – выплюнула она. – Отыметь твою мама́, чтоб он видел.

– Моя мать умерла. Как и тот мужчина, который регулярно ее пользовал.

Я подошел к ней по снегу и схватил Пони за поводья.

– И ты никуда не пойдешь, Диор.

Она поджала губы, пылая гневом.

– Ты сказал, что этот путь я должен выбрать сам.

– Это было до того, как ты решил засунуть голову себе в задницу.

– О, как смешно. Ты хочешь помочь мне или посмеяться надо мной?

– На самом деле мне показалось, что я уже посмеялся, – отрезал я. – Потому что я же не то чтобы много знаю о вампирах – ох, подожди, все-таки знаю, и много, – но ты не имеешь ни малейшего представления о том жутком потоке дерьма, который выльется на тебя, если ты сейчас умчишься. О силе, которую описал Лаки. О лошади, разрубленной пополам. О замках, сокрушенных, будто они из песка. Именно в этом и заключается сила крови Дивоков, Диор. Сила Неистовых. Они мощны, как демоны, напитанные двумя десятилетиями тотальной бойни в оссийских кампаниях. Если они все еще в Авелине, это война, на победу в которой нам даже надеяться не стоит. А если уже ушли, тебе и смотреть не захочется на то, что осталось после них.

– Габи говорит правду, парень, – сказал Лаклан, откидывая назад свои окровавленные волосы. – Поверь мне, мало кто под небесами знает жестокость Неистовых лучше, чем я.

Я смотрел на своего бывшего ученика, пока он говорил, вспоминая тот день, когда нашел его: почти ребенок, с оскаленными в рыке клыками, он сражался за свою жизнь на стенах Бах-Шиде.

Боже, только подумать, с чего он начал. И каким человеком стал…

Затем рядом заговорила Диор, и голос ее был мягким, но острым как нож.

– Я знаю, что это опасно, Габи. Знаю, что это уведет нас с нашего пути. Но как мы сможем жить дальше, хотя бы не узнав, что случилось с Аароном и Батистом? Они любят тебя. Ты любишь их. Твои