Право на дом - Анна Щучкина Страница 2

Глава 1

Блисс

Мой друг, я сижу здесь, в тени пламени, которое греет и никогда не угасает, среди каменных стен, расписанных величием крылатых гигантов. Где-то рядом раздаются голоса тех, кто зовет себя моими сородичами. Но все это – ничто. Пустота, которая звенит в моем сердце, где когда-то жила она. Моя мать. Моя звезда, чей свет навсегда угас, оставив меня во мраке этого заточения.

Она отдала мне все, что у нее осталось: последние крохи, последние силы, последний вдох надежды. Даже тогда, когда голод уже вытянул из ее плоти жизнь, в ее глазах сияла любовь. Любовь, которую я так боялась не оправдать.

Без ее света, без ее голоса мне осталась лишь одна спутница. Пустота.

И как же горько… как же тихо… Как же голодно…

Из блокнота Бо

Маяк. Спустя три дня после бойни на маяке 945 год правления Астраэля Фуркаго

Темнота.

Глубокая, обволакивающая синева моря и пузырями воздуха возносящийся последний вздох.

Сначала борешься, машешь слабыми ручками-прутиками в надежде, что достанешь до уходящих все выше и выше лучей солнца.

Жизнь бьется птицей в легких, требуя глоток воздуха.

Быстрее. Быстрее! Быстрее же!

И ты открываешь рот, и ты впускаешь холодные воды Арридтского моря, неожиданно раскаленными иглами пронзающие грудь, и уходишь безмолвно в цикл, в лапы богодракона Ваи…

Ты – ходящий по земле.

Бессчетное число раз я видел, как умирают те, кто осмелился зайти в море без дозволения моего народа. Как их безжалостно поглощают воды, не оставляя и жалкого кусочка.

Что был человек, что не было. Что было существо, что… Смерть приходила за каждым, прерывались жизни, сменялись правители, исчезали эпохи… И никто не расколол мое сердце. Что за дело мне до сухопутных, хвастающихся блеском чешуи?..

Драконы Рейна не успели защитить нас. Но Владыка вод не отрекся от меня – в момент нападения я оказался на корабле, сидел на искусно выполненной носовой фигуре, весело насвистывая и чистя кинжал. Я находил это по-своему забавным… Меренайт на меренайте, ха-ха…

Когда тень бесшумно спикировала на корабль, с треском ломая его, сминая, как игрушку, меня отбросило в море, где истинная сущность помогла выжить – отрос хвост, мышцы налились силой, вернулась быстрота реакций. А когда вторая тень стала нещадно разрывать тела, черные драконы Рейна поднялись из глубинных вод и бросились в битву.

Всех, кто оказался между ними, растерзали когти и зубы.

«Красавец» тонул и утягивал на дно барахтающихся на поверхности фарффлов. Крики, рев драконов, яростные взмахи крыльев…

Я отчаянно искал Бернарда и не находил. Подплывал то к одному, то к другому телу, зная, что скоро кровь привлечет морских хищников.

А потом я услышал предсмертную песнь сестры.

Защити… защити капитана…

Она верила, что я жив. И звала к маяку, тянула меня любовью к капитану, бесконечной, как океан, глубокой, как проклятая впадина. Вынырнув возле скалистого уступа, я едва успел пригнуться – разъяренный черный дракон набросился на меня.

Киса не понимал, кто друг, а кто враг. Полоснув меня когтями, зверь скрылся в море вместе с капитаном, истекающим кровью.

Песнь сестры оборвалась.

С трудом вскарабкавшись на камни, я заставил рыбий хвост утянуться, а костяные наросты – сгладиться. Попытался встать – и потерял сознание от боли.

* * *

Я завязал последний узел на волосах Джен и срезал прядь. Погребальное облачение готово, осталось только приманить чистильщиков. Они разорвут тело, и жизнь поглотит жизнь. Ах, эта гребаная жизнь!

– Закрыть портал – вот что нужно было сделать.

Я со злостью обернулся к Наставнику, еле сдерживая крик: рана до сих пор болела. Голубоватый огонь, покачивающийся над его головой, осветил наши лица. Старик отыскал меня на второй день. Приволок на маяк, подлечил, а потом преспокойно достал «Некромантов и драконов» и расставил фигуры.

И пока я не сыграл с ним партию, Наставник не отдавал мне портупею с кинжалами. Пока не зажили эти гребаные раны от когтей, не затянулись, оставив три белеющие полосы поперек груди, он не выпускал меня.

– Вы знали.

– Да, знал.

– И ничего не сделали.

– И ничего не сделал, – бесстрастным эхом отозвался он.

Я судорожно вдохнул, пытаясь остановить рвущиеся изнутри чувства. Буйные, как море в шторм. Дикие, как ветер, срывающий паруса.

«Месть, месть, месть!» – злобно кричал принц-меренайт, сын Веллинга III.

«Горе, горе, горе…» – скорбно выл моряк, семьсот лет ходивший под парусом «Красавца».

Ворчливый Бернард, которого было весело подначивать. Всегда по-глупому улыбающийся Бриан – сколько партий мы с ним сыграли в «Некромантов и драконов».

И моя суровая сестрица, отчаянно скрывающая влюбленность в капитана…

Они были моей семьей.

Я выхватил кинжал и вонзил его в землю. И еще раз. И еще. Почва была сухой и твердой, совсем не поддающейся. С шестым ударом кинжал наткнулся на камень и жалобно заскрежетал.

Бернард хотел бы остаться в земле. Он любил воду, уважал капитана, был хорошим корабельным мастером. Но пуще всего мой бормочущий друг мечтал о жилище из крепкого дерева, о саде, что разобьет собственными руками.

О земле, которая станет домом.

Редко, лишь украдкой мастер говорил мне об этом на кратковременных стоянках. «После, – всегда бормотал Бернард. – Только подсобим маленько капитану, а после…»

Когда кинжал разрыхлил землю, я отбросил его и принялся копать, долго, упорно, срывая ногти. Затем вновь взялся за клинок. И так, пока яма не стала велика настолько, чтобы я мог улечься в нее и свободно шевелить руками, улечься и еще одного уложить.

Я его и уложил.

А затем присыпал землей да камнями. Огонь горел, всю ночь освещая мои руки, под утро пропитавшиеся сухостью Сожженных земель. Я смочил их своими слезами, лившимися и лившимися…

На плечи легла скорбь, прижимая меня к камням могилы. Грубым, обтесанным ветром и временем. Да примет Ваи в свои объятия Бернарда…

Пришел рассвет, и я встал. Не раздеваясь, доплыл до края скалы, на которой горел маяк. Неторопливо вскарабкался по лестнице, оставив дорожку мокрых следов. Подошел к возвышавшемуся в человеческий рост кусту и надломил стебель, на котором распустился навстречу солнцу пронзительно синий бутон. Синий, как глаза Бриана. Из стебля потек алый, густой, словно кровь, сок. Ветер вырвал цветок из моих пальцев, и я проводил его взглядом.

Затем взял на руки легкое тело сестры и подошел к краю вздымающегося