Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну Страница 23

Только и может что смотреть на нее.

Она улыбается — чуть-чуть виновато.

Войку закрывает глаза.

И внезапно все становится простым и понятным. Он не пойдет караулить вора у яблони в саду — он никогда не узнает, был ли этим вором змей, стригой, балаур или кто-то из людей. Ну и ладно. Жаль яблоню, отец ее точно срубит, но, быть может, неведомый вор уже искупил свое злодеяние тем, что разнес семена по чужим краям, и теперь где-то растут много диких волшебных яблонь, которые дадут плоды лет через сто.

Он бы их в любом случае не увидел…

Стоит об этом подумать, как его ушей достигает шелест листвы, а ноздри щекочет запах яблок. Он не хочет открывать глаза, понимая, что это очередная иллюзия стригойки. Но соблазн велик. Наверняка она покажет ему сад, где яблони такие высокие, что по их крепким веткам можно добраться до неба. В золотом свете раннего вечера — самом драгоценном из всех, что только существуют в мире людей, — листья тихо шуршат на легком ветру и покачиваются плоды. Каждый похож на маленькое солнце, каждый — овеществленное чудо. Она даже может рассказать ему, в чем их истинный смысл.

Нет.

Если снаружи — иллюзия, то он останется во тьме под веками.

— Я стрела в полете, — тихо говорит Войку. — Я скоро достигну цели.

«И я ни о чем не жалею».

Паутина и паук (продолжение)

На Перекрестке — так Кира привыкла называть пещеру, из которой вели три выхода, но только один был ей открыт, — Дьюла без тени сомнений двинулся вперед, к туннелю, затянутому паутиной. Она остановилась и растерянно уставилась вслед чернокнижнику. Он уже скрылся за ближайшим каменным выростом и тут сообразил, что остался в одиночестве; вернувшись, нетерпеливо взмахнул рукой.

— Туда нельзя, — тихо сказала Кира. — Там опасно.

Он вскинул брови.

— Вы хотите сказать, госпожа Адерка, что там опаснее, чем у змеев в логове?

Она кивнула, и граманциаш продолжил:

— Не желаете ли объяснить почему?

Тон был спокойный, отнюдь не раздраженный ее нерешительностью, но Кира все же расслышала иронию, легкую, словно парящий над травой пух одуванчика. Она понимала, конечно, до чего странным должен казаться ему такой поворот после сбивчивого рассказа о змеях, прозвучавшего в самом начале первого туннеля… и, вероятно, принимая во внимание то, что он уже знал, раз вообще отыскал ее и предложил помощь.

Как объяснить, что за все эти ночи она привыкла к разумному злу, но продолжала бояться зла тупого, сильного и не знающего пощады? Как доказать, что это не пустые слова, не вывернув душу наизнанку вновь?

— Там паук, — просто сказала она. — В туннеле. Он… очень большой.

— Вы пробовали туда войти?

— Один раз, — прошептала Кира. — Он меня схватил и утащил в гнездо. Там… паучата.

Той ночью змеи в конце концов нашли то, что от нее осталось, и единодушно решили, что доедать за прожорливыми паучатами не станут — лучше дождутся следующего цикла, получат гостью в нетронутом виде и наверстают упущенное. И покинули логово, оставив иссохшую, но все еще живую мумию с выпученными глазами и затянутым паутиной ртом болтаться в липком коконе. Паук с паучатами, дождавшись их ухода, вернулись. До рассвета оставалось еще очень много времени.

Она поняла, что слов больше нет, и отвернулась.

Дьюла вздохнул:

— Госпожа Адерка… Кира… пожалуйста, выслушайте меня. И посмотрите на меня. Прошу.

Исполнить эту просьбу было так сложно, будто перед ней стоял не граманциаш, а все трое змеев с пауком в придачу. Кира все же сделала над собой усилие, чувствуя, как по щекам льются горячие слезы. Она дрожала, словно каждая мышца и каждый нерв превратился в туго натянутую струну.

— Вот так. — Он подошел ближе и протянул к ней свои черные руки, но замер, не коснувшись плеч. Изумрудный свет его глаз потемнел, черты лица расплылись. Как будто в пещере сгустился туман. — Я знал, куда иду. Я готов к встрече с тремя могучими змеями сразу. Что мне какой-то паук с паучатами? Вы бы видели, с какими существами приходилось иметь дело за столько лет…

В последних словах прозвучали нотки бахвальства, и Кира невольно улыбнулась:

— С какими?

— Был один балаур — с единственной башкой, зато с девятью языками, и благодаря им он говорил девятью голосами сразу, причем каждый голос читал отдельное заклинание. С ним пришлось нелегко, но вот я здесь, перед вами, а от балаура осталось только воспоминание. — Он хитро прищурился. — Была стригойка, которая умела оборачиваться огромной рыбой с острейшим спинным плавником, похожим на пилу. Этой пилой она губила лодки, даже большие, а потом пожирала всех, кто оказывался в воде и не успевал доплыть до берега. Я чуть не умер… от лихорадки. Была поздняя осень, вот как сейчас. В ледяной воде купаться — то еще удовольствие!

— А что же стригойка? — спросила Кира, заранее зная ответ.

Он театрально всплеснул черными руками.

— Только воспоминание.

Дрожь внутри почти утихла. Кира приложила руку к сердцу — оно билось ровно и спокойно. Ночь в паучьем логове подернулась пылью, словно все случилось годы, десятилетия назад… или во сне. Да, во сне. Она сделала робкий шаг вперед, а Дьюла попятился, как будто они затеяли причудливый танец.

Кира поняла, что ее заманивают, как пугливого зверька, но решительно задвинула тревогу в какой-то дальний, пыльный угол чертогов разума.

— С вашими руками что-то не так?

— Они в полном порядке. — Опять этот лукавый прищур… — Служат исправно.

«Вот негодник».

— Ваша жизнь состоит из подвигов, — проговорила она, решив сменить тему, и в ответ раздался невеселый смешок.

— Прежде всего из дорог… — Граманциаш поднял обе руки и начал загибать черные пальцы. — Дешевых трактиров, где таких, как я, чаще всего селят на чердаке или в сарае. Против чердака ничего не имею, там даже удобно, а вот в сарае можно заполучить в соседи свинью или козу. Опять же, с ними тепло зимой, но запах… Так, это было второе. Третье — унылые рожи тех, кто очень нуждается в помощи, однако с большей охотой попросил бы о ней князя, короля, какого-нибудь бога, нового или старого, да хоть самого Нефыртата, только не такого,