Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая Страница 22

– Ну, ладно… – пробормотал он, взял в столовой большую корзину с крышкой, предназначенную для пикников, вытряхнул оттуда всё, кроме клетчатого шотландского пледа, и поставил плетёную емкость перед котофеем. – Ты, что ли, тоже попутешествовать желаешь?

Кот моментально, одним махом, в корзинку запрыгнул. И тут же примолк – перестал наконец вопить. Впрочем, если он и собирался путешествовать, то явно на собственных условиях. Свою лобастую башку он положил на край корзины, так что закрыть крышку не было никакой возможности. И сидел так, пока Иван не взял саквояж со своими вещами в одну руку, корзину с котом – в другую и не спустился на крыльцо дома.

На улице поджидала тройка, в которой успела уже устроиться Агриппина Ивановна; в ногах у неё стоял объёмистый баул. Она глянула на корзинку с котом и коротко кивнула: то ли иронию выразила, то ли удовлетворение.

2

Зина так и стояла возле чугунной усадебной ограды – не сдвинулась с места после того, как эксперимент с яблоком потерпел поражение. Уже и городовой, нагнавший её давеча, пошёл помогать своему товарищу, который вытаскивал из упавшей «эгоистки» господина Левшина. Уже и Николай Павлович передал служителям порядка несколько льняных салфеток из корзинки со снедью, говоря: «Вот, перевяжите ему пока голову этим». Из чего следовало: титулярный советник при падении расшибся в кровь. Уже и кучер Антип звал Зину, крича ей: «Возвращайтесь в линейку, барышня! Сейчас поедем обратно в дом!» А Зина всё глядела, не отрываясь, наружу – за ограду. Туда, где краснели ягодами кусты боярышника – которые теперь оказались всё равно что на Луне. И где лёгкий ветерок вздувал маленькие пылевые вихри над грунтовой дорогой, что вела к усадьбе. Дорогой, которая оказалась даже не как на Луне, а словно бы где-то на Марсе.

Мимолётно Зина отмечала, что ветерок, носившийся за пределами усадьбы, возле ограды утрачивал всю свою силу. Иссякал, будто наталкиваясь на некое препятствие. Но отмечала она это скорее машинально. Главное, на чём внимание её было сосредоточено: делать вдох, втягивать в себя раскалённый воздух, а затем его выдыхать. Эти вдохи и выдохи получались у неё частыми и неглубокими. Но и ради них Зине приходилось хватать воздух ртом и напрягать все свои силы. В груди у неё кололо, а перед глазами мелькали разноцветные пятна.

Ей было ясно: неведомая огненная сила заперла их тут. Почему, за что – это был иной вопрос. Но не вызывало сомнений: попытайся кто-то из них выйти из усадьбы наружу – и с ними случится то же самое, что и с лошадкой Тельмой. Беглецам даже не придётся жариться заживо – они просто сгорят. Моментально. Обратятся в прах и пепел.

Зина могла бы тешить себя мыслью, что всё происходящее ей только мерещится. Или что она просто сошла с ума. Однако даже такого утешения она себе позволить не могла. Ибо все, кто находился сейчас перед воротами усадьбы, явно созерцали ту же картину, что и она сама.

– Мы возвращаемся, дорогая! Садитесь в линейку! – На сей раз её позвал Николай Павлович.

При звуке его голоса Зина вздрогнула и отшатнулась от чугунной ограды – к которой она, оказывается, наклонялась всё это время. «Да, я иду!» – собралась уже крикнуть девушка. И тут со стороны недосягаемой грунтовой дороги донёсся вдруг глуховатый перестук копыт.

Первой мыслью Зины было: «Ванечка каким-то образом узнал, что тут приключилась беда, и едет спасти всех нас!» И эта мысль принесла ей невыразимое, почти болезненное облегчение. Но ровно в следующий миг другая мысль наполнила её ужасом: «Только что же с ним будет, если он въедет в ворота?..»

От этой второй мысли Зина на секунду оцепенела сильнее, чем раньше. А затем будто некая сила развернула её: девушка крутанулась на месте и помчалась со всех ног к воротам, возле которых по-прежнему лежала половина белой лошади вместе с перевёрнутой повозкой господина Левшина. Городовые попытались заступить ей дорогу, но она просто обогнула их на бегу. Николай Павлович что-то кричал у неё за спиной, но девушка его слов не разбирала. Все её мысли были о том, что нужно предупредить… Нет – остановить!..

Взмахивая руками над головой – крест-накрест, в жесте запрета или отрицания, – Зина добежала до того места, где лежала обезображенная Тельма. И только там остановилась.

– Нет! – Девушка закричала, что было сил, но сама себя услышала плохо – так звенело у неё в ушах. – Стойте! Сюда нельзя!..

Между тем повозка, запряжённая парой гнедых лошадей, уже свернула к воротам.

Тут и городовые уразумели наконец, что происходит. С двух сторон они ринулись к створкам ворот и стали было их затворять. Но почти сразу же отдёрнули руки – с криками боли. Как видно, металлические дверцы раскалило то самое пламя, которое до половины сожгло Тельму.

– Стойте! Ну стойте же! – Зина сделала ещё один шаг вперёд – подступила к воротам так близко, что кожу у неё на лице стянуло от прихлынувшего жара; девушке показалось даже, что пряди волос, выбившиеся у неё из-под шляпки, начинают потрескивать и скручиваться.

Но тут возница, сидевший на облучке подъезжавшего экипажа, всё-таки понял: творится нечто неладное. И резко натянул поводья – когда до башенок въездных ворот лошадям оставалось не более полутора саженей.

Зина отступила на шаг, потом – ещё на один. А потом разразилась рыданиями. Она плакала и не могла остановиться – даже тогда, когда к ней подскочил Николай Павлович и принялся её утешать. И когда господин Левшин, голова которого была обмотана белыми салфетками, тоже оказался рядом.

Зина плакала, конечно же, от облегчения. Но ещё больше – от разочарования. Ибо та повозка, которая только что остановилась возле ворот, была двухколёсным ландолетом господ Полугарских. И кучером, натянувшим поводья, являлся не кто иной, как лакей Фёдор. А из коляски, высунув голову из-за спины кучера, в ворота с ошеломлённым видом заглядывала старая графиня – Наталья Степановна Полугарская.

3

Тройка купцов Алтыновых была лучшей в Живогорске. А может, и лучшей во всём уезде. За час она легко покрывала сорок вёрст, а то и все сорок пять. Так что Иван понимал: объясниться с Агриппиной Федотовой он должен немедля. До того, как они прибудут в пункт назначения. Алексей знал, куда нужно ехать: бывало, что ездил с поручениями от Митрофана Кузьмича в Москву, а Медвежий Ручей находился как раз на пути к Первопрестольному граду. Так что, едва они