Этой ночью я сгораю - Кэтрин Дж. Адамс Страница 16

По моей шее скользнули костлявые пальцы. Колючая линия жизни бабушки пульсировала в такт с ее сердцебиением.

– Мы стольких потеряли на этих церемониях… Одно неверное движение – и они ни на что не годны, – сказала бабушка с отрешенным видом. – Говорят, когда-то существовал такой острый нож, что он мог рассечь душу ровно пополам. Его лезвием можно было управлять силой мысли. Но нож исчез вместе с Чародеем, который его выковал.

Она вздохнула.

– Тем хуже. С ним церемония была бы куда более эффективна.

Ее пальцы замерли у меня на затылке. Я попыталась представить, что в другой ее руке был нож еще острее скальпеля. Сверкающее лезвие и без того казалось настолько гибельно острым, что у меня ничего не вышло.

Аарон молчал. Одним взмахом пальца рудная ведьма направила форму к столу. Полумаска нависла в воздухе над лицом мальчика. Когда угольная ведьма поднесла к нему тигель, он даже не вздрогнул. Бабушка присоединилась к тем, кто стоял вокруг стола.

Угольная ведьма поймала мой взгляд и приподняла бровь с тремя выжженными шрамами. На талии ее черная рубашка была перехвачена красным поясом. Волосы были коротко подстрижены, а в мочке уха виднелся пламенно-яркий гвоздик. Он мерцал, когда она поворачивалась к стоявшей рядом рудной ведьме.

Рудная ведьма с усмешкой щелкнула большим пальцем, заостряя ноготь. Я вздрогнула, хоть и не подала вида. Скрывая испуг, я с безразличным видом сосредоточила внимание на Аароне.

За секунду до того, как расплавленное золото полилось в форму, он встретился со мной взглядом. На его ресницах блестела одинокая слеза гнева. Он все понимал, даже под столькими седативными и обезболивающими. Это был осознанный и дерзкий взгляд. Мне хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы их остановить и не участвовать во всем этом. Здесь и сейчас я ненавидела бабушку за то, что она превратила нас в марионеток, поддерживающих режим Смотрителя.

Затем бабушка вытащила из складок платья свой кристалл. Ярко-фиолетовая сердцевина потемнела. Она провела костлявым пальцем вниз по груди Аарона и нащупала выемку, где седьмое ребро соединялось с грудиной. Отсюда тянулась его линия жизни. Когда лезвие коснулось его кожи, я почувствовала, как он задрожал и как она замерла и напряглась.

Одним движением скальпеля она отсекла свободу его воли. Одна-единственная капля сплава из тигля сожгла его связь с собственной душой и перевела его под власть Высшего Смотрителя. Золото, смешанное с бабушкиной магией, текло в форму, пузырясь и шипя. Зал наполнился удушающим запахом паленой плоти.

Жестоко оборванная линия жизни Аарона корчилась и извивалась, а затем сократилась и затвердела. Я ощущала, как она заострилась. На ней, как на стебле розы, проросли шипы.

Когда форму сняли, из-под ресниц Аарона пролилась последняя слеза. Золоченый под номером 963 открыл бездушные, мертвенно-опустевшие глаза. К лицу прилегала идеальная полумаска – зловещая золотая насмешка над чертами его лица.

Аарона Эдсона больше не существовало.

Он был уничтожен с таким же успехом, как если бы его убили.

И совершить это помогла я.

Глава 5

Бабушка велела мне помыться и переодеться в чистое платье, которое не пахло бы тлеющей плотью и разрушенными жизнями. Я молча повиновалась. Она осталась со мной в банной комнате. Я передала ей свое платье, чтобы бросить его в корзину с грязным бельем, села в ванну и сжалась в комок, прижав колени к груди. Перед глазами стоял взгляд этого мальчика, холодный и пустой. А ведь всего за несколько секунд до этого он был наполнен теплом и жизнью… Процедура золочения по своей сути необратима. Связь, разорванную таким образом, восстановить невозможно.

Как же я хотела, чтобы нашелся способ все исправить… Я задумалась о том, пытался ли хоть кто-нибудь это сделать. Раньше я так глубоко не размышляла, потому и не беспокоилась. Возможно, мне стоило бы переживать обо всем этом. Но при мысли о Золоченых я вспоминала об отце, и эти воспоминания причиняли мне боль.

Однако теперь мне стало не все равно. А что, если есть способ вернуть наших близких и восстановить связь с их душами? Я так сильно впилась пальцами в голени, что на коже остались глубокие следы в виде полумесяцев от ногтей.

Со скрипом в коленях бабушка опустилась на пол у ванны. По этому движению я заподозрила, что она поняла, какие воспоминания пробудила во мне церемония золочения. Легко касаясь пальцами моей косы, она развязала ленту и разгладила спутанные волосы.

– В первый раз с Эллой было то же самое. Потом станет легче.

Сомневаюсь, что мне это нужно. Если от такого станет легче, я превращусь в чудовище вроде Смотрителя и Золоченых… или вроде бабушки. Всякий раз, как ее призывали для лечения Смотрителя, она возвращалась оттуда, отрезав напрочь очередную нить сострадания. Возможно, ее смягчило бы возвращение отца. Если бы мы могли повернуть золочение вспять, может быть, нам удалось бы исцелить и бабушку, и Милу, и мать. Мы снова вдохнули бы жизнь в их медленно угасающие глаза. А что, если тот невероятный нож, о котором говорила бабушка, был у Смотрителя и он втайне использовал его, чтобы бабушка потеряла свое я? Это могло бы столько всего о ней объяснить – хотела бы я, чтобы это оказалось правдой… Но мысль о Смотрителе, владеющем таким оружием, страшила меня до дрожи даже в горячей ванне.

Бабушка заметила, как я дрожу, и положила руку мне на плечо.

– Ты неплохо справилась утром, Пенелопа. Гораздо лучше, чем я ожидала, если вдуматься.

А еще я не уверена, что жду от нее одобрения. И я точно не хочу, чтобы она была со мной в банной комнате. Но спорить с бабушкой – все равно что говорить со стеной. Если я попрошу ее уйти, она пробудет здесь еще дольше.

Она нежно провела большим пальцем по моему виску, совсем как в детстве. Зимой я сворачивалась калачиком у нее на коленях в кресле-качалке у горящего очага и мы слушали отцовские истории. Его сказки были окрашены в оттенки моего детства: цвета весенних нарциссов, летних персиков и бескрайнего голубого неба. В те времена запах древесного дыма был предвестником сказки, а не ежедневного сожжения одной из ведьм моего ковена.

У меня до сих пор сохранились ощущения от отцовских сказок. Я до сих пор вижу образы, которые он рисовал перед моим мысленным взором при помощи слов, но прикоснуться к ним не могу. Когда я погружаюсь в воспоминания, в