Этой ночью я сгораю - Кэтрин Дж. Адамс Страница 15

стене был прикреплен листок пергамента. Он был такой идеальной формы, что я задумалась, не применили ли к обычному свитку уменьшающее заклинание. По пергаменту тянулась вереница имен, выведенных тонким почерком Эллы. Рядом с каждым из них рукой бабушки отмечена магическая принадлежность. По стойке смирно у каждого имени выведены цифры. Три имени вверху списка перечеркнуты черными линиями. Четвертое принадлежало тому, кому предстояло стать Золоченым сегодня: Аарон Эдсон – 963 – семнадцать лет.

Бабушка ходила по комнате, шелестя черными юбками и звеня серебряными цепочками. Она разложила на деревянной разделочной доске пестик и ступку, взяла с полки канистру и рявкнула, чтобы я развела огонь и протерла мраморные столешницы, которые и так уже были отполированы до совершенства.

Когда я закончила, они засияли еще ярче. Под котелком размером не больше моего кулака горел крошечный огонек, который озарял отблесками пламени столешницу вокруг себя.

Бабушка одарила меня легчайшей улыбкой и жестом указала на дверь в задней части комнаты.

– Отопри ее, постучи четыре раза, и мы приступим.

Дверь была разделена надвое, совсем как ворота сарая в нашей бывшей деревне, но на этом сходство заканчивалось. Эта дверь была сделана из гладкого плоского железа: очевидно, к ее созданию приложила руку рудная ведьма. Щель между двумя половинками едва виднелась; по всему металлу гудели чары. Я осторожно отодвинула засов, постучала костяшками четыре раза и отступила назад. Из-за двери раздался скрежет шестеренок, а из-под нее повеяло жаром.

Бабушка прижала руки к столешнице, и температура упала. Наше дыхание стало морозным, как у дракона из детской сказки.

– Пенелопа, будь добра, займись костью.

Она произнесла мое имя так, будто оно поранило ей язык, и протянула мне небольшой деревянный сундучок. Затем она приступила к делу: открутила крышку канистры и аккуратно вытащила то, что было внутри. Это оказался живой бражник. Бабушка зажала его между большим и указательным пальцами. Чешуйчатые крылья дрожали, а усики на пушистой головке скручивались, пока бабушка прикалывала его и измеряла с помощью штангенциркуля.

Я моргала, чтобы не смотреть на это, но была не в силах отвернуться. Бабушка прошипела себе под нос:

– Пенелопа, кость! Ты с ума сошла, девчонка? Измельчи кость!

Она дважды проверила свои измерения, прикладывая мизинец, но из-за опухшего сустава он не мог выпрямиться.

– Для этого хватит всего одной, самой маленькой.

Задумавшись о мертвом бражнике, я отвернулась и открыла коробку. На черном бархате лежали три кости пальцев, высветленные добела. Я бросила в мраморную ступку самую маленькую из них и размеренно дышала, стараясь не думать о том, чей палец я вот-вот перемелю в порошок. От стука кости о камень я вздрагивала, словно от крика крошечного человечка. Когда я закончила и чаша была наполнена мелким желтовато-белым порошком, от этого звука у меня звенело в ушах.

От запаха паленых волос я сморщилась и едва удержалась от того, чтобы чихнуть. Бабушка бормотала заклинание. Маленького бражника поглотило мерзкое черное смолистое месиво, кипящее в котелке.

Затем в ход пошла измельченная кость. При погружении в котелок она зашипела. Черное месиво замедлилось, стало более жидким и обрело стойкий блеск. Над его поверхностью проскочила красная искра. За ней другая, на этот раз оранжевая. Следующая была рыжей, как осенний лист. Чары бабушки отступали. Температура колебалась от чересчур низкой до обжигающе высокой. В помещении за двустворчатой дверью заскрипели меха. Воздух наполнился горьким металлическим запахом расплавленного золота. Пот стекал по спине, от него на сгибах зудели локти.

Бабушка осторожно взяла котелок и понесла его к двери. Он пузырился, как вишневое вино.

– Открой, Пенелопа.

Я поспешила выполнить ее приказ. В зале для золочения была только рудная ведьма, одетая в толстый кожаный комбинезон. Она склонилась над тиглем, который переливался белым и зеленым. На стене у горнила с огнем висела форма в виде полумаски. Она смотрела на меня невидящими глазами. Я задержалась в дверях. Спину освежала прохлада нашей мастерской. Я ждала, пока бабушка соберет свои вещи, и готовилась приступить к делу.

В полумраке мерцал острый взгляд медных глаз рудной ведьмы. Пот блестел на черной коже и выступил капельками на изумруде, вставленном в ее висок. Угольная ведьма в бледно-серой тунике раздувала огонь. Чары клубились у нее прямо из пальцев, словно кристаллизованный дым. Не глядя на нас, она взяла котелок. Обычно ковены держались особняком. Рудные ведьмы с ногтями и зубами, облицованными металлом, не работали бок о бок с помеченным пеплом Угольным ковеном. Зловещие приливные ведьмы не объединялись с грозовыми. К счастью, церемония золочения была единственным регулярным поводом, по которому мы были вынуждены взаимодействовать в стенах Холстетта.

Посреди комнаты стоял железный стол с металлическими оковами, закрепленными в положенных местах. Мне не хотелось смотреть на стол. Я не желала быть свидетелем всего этого.

Я не знала мальчика, которого предстояло позолотить. Но наблюдая за тем, как бабушка вычеркнула его имя в списке черными чернилами, я все равно болела за него всем сердцем.

Бабушка отложила ручку и выбрала скальпель. Натянутая улыбка, предназначенная для меня, даже не коснулась ее глаз.

– Сегодня можешь посмотреть, Пенелопа. В следующий раз займешься делом.

Я не хотела никакого следующего раза. Мне хотелось, чтобы Элла вернулась домой.

Мы ждали в душном зале для золочения. Улыбка на лице бабушки была словно приклеенная. В кипящее золото добавили сверкающее смолистое зелье. Опустевший котелок стоял рядом с тиглем, приютившимся у печи. От нее шел такой жар, что у меня закрутились волосы на руках.

Трое Золоченых вошли из дверей с противоположной стороны зала. Между ними шагал мальчик на пороге взрослой жизни. Его шаг был нетвердым, а глаза остекленели. Линия жизни безвольно плыла позади него. Она была слегка расплывчатой, как тельце бражника, которого сожгла бабушка.

Он из тех счастливчиков, у которых в семье достаточно денег, чтобы заплатить за седацию и провести церемонию в тайне. И о нем настолько заботились, что были готовы расстаться с этими деньгами. Многих из рожденных с искрами магии вокруг радужки бросали, как только они впервые открывали глаза. Всего лишь месяц назад Миле не повезло: ей выделили место на публичной церемонии золочения. В тот день позолотили троих – двух девочек и мальчика. Седация им не полагалась, как и возможность попрощаться. Проститься им было не с кем.

Аарон, накачанный наркотиками безропотный мальчик, даже не сопротивлялся, когда Золоченые приковывали его к столу. Я гадала, было ли ему страшно, пытался ли он сбежать… Некоторые так и делали, но далеко уйти еще никому не удалось.

– Смотри внимательно, Пенелопа, – прошептала бабушка