Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая Страница 10

А Любаша тем временем продолжала говорить, по-прежнему – шёпотом, но теперь ещё и опустив глаза:

– Я бурмилу видела возле пруда. И, главное, он меня тоже увидал! Понюхал воздух, словно собака, а потом – не зарычал, а вроде как мычание издал – протяжное такое: «м-м-м»… – При последних словах Любаша залилась густейшим румянцем, под которым даже следы её недавних слёз стали невидимы.

И Зина мгновенно поняла причину её смущения – помнила слова своей баушки про особенную прозорливость медведя.

– Представь, Любаша, и я заметила сегодня косолапого, когда мы с Антипом въезжали в усадьбу! – быстро проговорила она. – Только вот Антип его не видел. И решил, что мне померещилось – ведь лошади ничего не учуяли и не испугались дикого зверя! Но неужели ты не сказала про… – Зина запнулась и не стала произносить запретное слово, закончила свой вопрос так: – Не сказала ничего про бурмилу Варваре Михайловне? Ведь вряд ли она пошла бы купаться, зная, кто по бережку пруда прогуливается!

– В том-то и дело, что я сказала!.. – Любаша всхлипнула, однако нового потока слёз не допустила – совладала с собой. – Из-за этого-то Варвара Михайловна и сказала мне вчера оставаться дома – она меня пожалела! Знала, как я не хочу снова самому попадаться на глаза.

– Но как же она-то не испугалась идти на пруд?!

– Так ведь, барышня, есть предание: сам никогда на женщину не нападает. Правда, если женщина молода, он будто бы может утащить её с собой – для всяких срамных дел. Ну, а пожилые ему вроде как без надобности. – Это немыслимое заявление Любаша сделала без всякого намёка на неловкость. – Вот хозяйка без боязни и пошла одна. А теперь – нету её нигде! – И горничная громко шмыгнула носом.

Зине вспомнилась новелла Проспера Мериме «Локис», прочитанная ею в прошлом году. В ней шла речь о том, что медведь будто бы попользовался молодой женой литовского аристократа, которая после этого родила сына со звериными наклонностями. Но неужто кто-то мог воспринимать всерьёз подобные сказки? Впрочем, дискутировать на эту тему с горничной было не ко времени: Николай Павлович ясно дал понять, что опаздывать к ужину крайне нежелательно. А небольшие часы, стоявшие на трюмо, показывали уже четверть восьмого.

– Ну, так в любом случае – твоей вины в исчезновении Варвары Михайловны нет! – заверила Любашу Зина. – Антип сказал: по всем признакам – она в тот день не купалась. То есть на пруду её не было вовсе.

– А вот не скажите, барышня! – воскликнула Любаша с такой горячностью, словно пыталась оправдать себя, а не обвинить. – Купаться-то она, может, и не купалась, только это ещё ничего не значит!

3

– То обстоятельство, что Варвара Михайловна вчера не переодевалась в купальне, ещё не свидетельствует о том, что она вовсе не приходила на пруд.

Андрей Иванович Левшин, полицейский дознаватель, почти в точности повторил слова горничной Любаши – сам того не зная. Теперь титулярный советник сменил своё партикулярное платье на мундир с серебряными погонами – как видно, привёз его с собой в «эгоистке». И они четверо сидели сейчас за длинным столом, покрытым белой льняной скатертью, в столовой, освещённой несколькими олеиновыми лампами. Николай Павлович расположился во главе стола; по правую руку от него восседала его тётушка Наталья Степановна; место слева от него пустовало; а на некотором отдалении от этих двоих – но точно друг напротив друга – усадили Зину и господина Левшина. Ужин длился уже почти час, и Фёдор, прислуживавший за столом, только что подал десерт: бланманже в креманках.

На слова титулярного советника первой среагировала Наталья Степановна.

– Хотите сказать, милостивый государь, – произнесла она внятным, совсем не старческим контральто, – что Варенька могла до купальни не дойти, а по дороге упасть в пруд и утонуть?

И Зина подумала: сейчас эта старая женщина более всего смахивает на бессердечную графиню из пушкинской «Пиковой дамы».

– Да что вы такое говорите, matante! [1] – воскликнул Николай Павлович, но посмотрел при этом не на свою тётю, а на Зину – с каким-то болезненным выражением, как той показалось. – Уверен, что вскоре это недоразумение разрешится и мы Варвару Михайловну отыщем!

А вот Андрей Иванович Левшин, нисколько не чинясь, продолжил развивать свою мысль. Слов хозяина дома он будто и не слышал.

– Я, как полицейский дознаватель, обязан исследовать все возможности. Так что я уже вызвал сюда на завтрашнее утро двух городовых, которые привезут с собой большой бредень. С ним они пруд и обследуют – чтобы уж никаких сомнений не осталось.

Тут Зина не выдержала. Если Николай Павлович позволял этому напыщенному индюку строить из себя главного, то она уж точно не обязана была подыгрывать господину Левшину в его спектакле. Да и пора было поквитаться с ним за то, как сильно он её напугал – тогда, в станционном зале ожидания.

– Полагаю, – проговорила она, – вы отправили в свой полицейский участок телеграмму прямо с железнодорожной станции, куда вы наведались, прежде чем приехать сюда? И как, интересно было бы узнать, вам удалось добраться оттуда до Медвежьего Ручья, не обогнав по дороге экипаж, который прислали за мной? Вы что – уроженец здешних мест и знаете тут какие-то тайные тропы?

– Моя дорогая, ну для чего вы… – начал было говорить Николай Павлович, однако господин Левшин перебил его на полуслове – не постеснялся:

– Ваша прозорливость, мадемуазель, вызывает моё искреннее восхищение! – По тону его могло показаться, будто он действительно восхищён, однако Зина видела его глаза – цепкие, как рыболовные крючки. – Я и вправду хотел переговорить кое с кем на станции, прежде чем отправляться в Медвежий Ручей. Неофициально переговорить, как частное лицо. Потому и мундира не стал надевать. Да и поехал я туда в собственной коляске – с моей Тельмой.

Зина не сразу поняла, что он говорит о белой кобыле с аккуратно подстриженной гривой. Даже выражение его светло-карих глаз отчасти смягчилось, когда он упомянул о своей лошади.

– Со станции я и телеграфировал исправнику – попросил прислать в Медвежий Ручей городовых с бреднем, – продолжал между тем господин Левшин. – И насчёт того, что я родом из здешних мест, вы попали в самую точку. У моего отца было имение неподалёку отсюда – в двух верстах от села Троицкого. Так что места эти мне и вправду прекрасно знакомы.

И Зина собралась уже спросить: «Было имение? Выходит, он больше не здешний помещик?» Но тут в разговор снова вмешалась (старая графиня) Наталья Степановна.

– Очень жаль, что батюшка ваш так и не отыскался тогда, четырнадцать лет назад, – проговорила она, обращаясь