Следующий шаг - Хайдарали Мирзоевич Усманов Страница 28

Потом шёпоты обрастали подробностями, из которых половина рождалась прямо в процессе пересказа. Кто-то уверял, что он сражался с чудовищем размером с башню, кто-то – что остановил магический шторм одними голыми руками. А кто-то уже с жаром рассказывал, что Андрей – вовсе не человек, а переодетый небесный дух.

Эти истории разрастались, как искры в сухой траве. Толпа смеялась и пила, но то тут, то там можно было заметить короткие, быстрые взгляды в сторону палатки, где он находился минуту назад. В этих взглядах было любопытство, восхищение, но и что-то настороженное. Люди ещё не успели решить, что для них означает этот человек – спасение или опасность.

Все эти звуки и обрывки фраз доносились и до Линь. Она сидела внутри, в тишине, которую нарушал лишь приглушённый гул снаружи, и ощущала странный контраст. Мир словно праздновал конец кошмара, а её собственные мысли были заняты только тем, что не давало покоя – реакцией Андрея. И чем дольше она прокручивала в голове этот момент, тем сильнее чувствовала, что не понимает его.

Княжна Линь сидела, чуть опустив голову, и медленно перебирала в памяти каждую деталь последних часов, словно тянула за невидимые нити, пытаясь сложить из них цельный узор. Она уже привыкла к тому, что люди после боя ведут себя предсказуемо. Даже самые суровые и замкнутые, выжив, обычно позволяют себе хотя бы тень облегчения. Кто-то пьёт, кто-то смеётся, кто-то наконец-то даёт волю слезам. Человеческая природа в этот момент проста, понятна, даже примитивна – снять напряжение, отпустить, почувствовать вкус жизни.

Андрей же… был другим. Он не просто отказался от шумного веселья. Он будто отрезал себя от этого мира. Линь вспомнила его взгляд, когда он вышел из портала, и теперь понимала – в том взгляде не было победы. Не было и усталости. Лишь тишина, глубокая, тяжёлая, как неподвижная вода в колодце, из которой невозможно понять, насколько глубоко дно. Даже когда он разговаривал с другими, казалось, что часть его ума находится где-то ещё, за пределами видимого, и слушает совсем другие голоса.

Она пыталась примерить его к тем категориям, по которым обычно судила о людях. Кто он на самом деле? Герой? Нет, герои любят внимание, пусть и скрытно… Воин? Возможно, но воины редко так холодны после сражения, особенно если на кону стояли жизни целого лагеря… Мудрец? Но мудрецы не действуют так быстро и без колебаний, словно заранее знают, чем всё закончится…

С каждым новым вариантом Линь ощущала, как привычные схемы рушатся, и на их месте возникает что-то иное, чуждое, слишком сложное для простого определения. И в этом было что-то тревожное.

Она не боялась его в прямом смысле слова, но в глубине души понимала, что он – тот самый человек, с которым лучше не пересекаться в тёмных коридорах и о котором не стоит строить иллюзий. Андрей мог спасти тебя, а через минуту – уйти, не обернувшись, потому что его путь и твой не имеют ничего общего.

За стенами палатки гул становился громче, но Линь словно отгородилась от него плотной пеленой своих мыслей. И чем дольше она думала, тем яснее понимала – единственный способ понять Андрея – это перестать смотреть на него, как на обычного человека.

Она подняла голову, оторвавшись от бесконечной вереницы мыслей, и тихо выдохнула, словно давая себе команду остановиться. Ведь гадать дальше было просто бессмысленно. Любые догадки будут лишь обманом самой себя. Если она действительно хочет понять Андрея, придётся действовать иначе. Наблюдать… Запоминать… Сравнивать… Не выносить суждений, пока не появятся факты, а собирать их, как охотник собирает следы зверя, даже если они ведут в чащу, где легко заблудиться.

Она скользнула взглядом в сторону полога – за ним мир шумел и переливался яркими всполохами костров. Но в этой пёстрой картине начало появляться что-то новое, едва уловимое. Линь, привыкшая различать оттенки в голосах толпы, заметила – где-то в глубине общего веселья пробежала короткая, тонкая дрожь, как рябь на воде.

Кто-то смеялся громче обычного, словно пытаясь заглушить шёпот, что расползается от костра к костру. Кто-то быстро обрывал разговор, замечая посторонние уши. И она внимательно прислушалась – и выхватила обрывки фраз:

“…он сделал это…”

“…даже не дрогнул…”

“…если правда, то…”

Фразы тонули в смехе и гуле, но повторялись, кочуя от одной компании к другой, как искра, которую ветер уносит всё дальше. Слухи уже начали менять воздух лагеря – едва заметно, но неизбежно.

И сама княжна Линь поняла, что эти разговоры – всего лишь продолжение того, что Андрей сделал, и именно они, как ни странно, помогут ей увидеть его настоящего.

Она тихо придвинулась ближе к пологу, готовая выйти наружу. Если за пределами палатки праздник начинает меняться – это её шанс понять, какой след он оставил в людях… И что за этим последует.

За пологом палатки мир жил шумным, тёплым, победным гулом – но в этом гуле уже звенела чужая, более тонкая нота. Сначала её можно было принять за обычную усталость – вечер опадает, костры оседают, люди становятся тише. Но стоило выйти на тропу между палатками, как нота обретала слова.

Пыль висела в воздухе сладковатым дымом от сожжённых трав, котлы с похлёбкой пыхтели у рядовых костров, где сидели вперемешку ополченцы, разведчики и обозники. Над всем этим – штандарты, прижимаемые ночным ветром к древкам, редкие вспышки сигнальных факелов на валу и далёкая перекличка часовых. Линь шагнула в сумрак и остановилась – слушать.

Первую искру разжёг молодой ополченец с перевязанной рукой. Он, вскакивая и жестикулируя, уверял хриплым голосом:

– Я видел! Он ударил… Всего один раз! И… Дом в щепки, а демоны – как листья в разные стороны!

– Дом? – Отозвался седой ветеран с зарубцованной на щеке шраму. – Парень, то была башня дозорная, камень в ладонь толщиной. И не “ударил”, а сплёл. Видел – воздух как стекло треснул.

Сосед, повар с закопчённым половником, вставил своё:

– А дракон… дракон не кричал, он рычал как гром. У меня даже с котла пена слетела!

В их словах не было согласия, но каждое “видел” звучало убеждённо, и от костра к костру перебегала общая картинка: не рассказ “где-то там случилось”, а пережитое “это случилось передо мной”. Вслед за картинкой – простая мысль, как оскомина:

“А если бы он ударил чуть – чуть не туда?”

Чуть дальше, у полосатых палаток полевых лекарей, шёпот был иным – не хвастливым, а прижатым к земле. Травницы спорили почти беззвучно:

– Пилюля восьмого