Монтао. Легенда о монахе - Даниил Галкин Страница 25

— Много держат боль йокорц, а, бырды ус? — вопрос сопровождался очередным ударом, теперь уже хлыста.

Кожаный наконечник с камнем, вшитым внутрь, вреза́лся в грудь и живот, бока и спину, руки и ноги. Монах терпел. Терпел, когда удар пришёлся в пах и шею, по зажившим, и ещё не до конца, ранам, по только-только появившимся. Когда же боль стала совсем невыносимой, он истерично захохотал прямо в раскрасневшуюся и потную физиономию толстяка. Ведь просто закричать на радость заклятому врагу Тадао не мог себе позволить. А потом… опять потерял сознание.

Глава 10

— Вам уже лучше? Думаю, этот шрам останется с вами навсегда. Но зато вы выжили. Видимо, у судьбы на вас большие планы! — прекрасный женский голос, но такой далёкий.

— Думаете, я скажу «спасибо»? Моя жизнь должна была закончиться на той дороге, вы не помогли… вы помешали судьбе! — такой юный и вспыльчивый, почти канувший в небытие. — Ваши старания пойдут прахом при первой же возможности, это я вам гарантирую!

— Прошу, не говорите так! Я знаю, что ваша душа заплутала, но дайте шанс мне помочь вам. Матушка говорит, что вы сильный человек, и я верю ей, ведь сама это вижу! Посмотрите мне в глаза, дайте новое обещание, молю!

— Да что от сраженного неудачника может понадобиться? Вашу чёртову крышу отремонтировать?

Девушка взяла руку собеседника в свою:

— Меня зовут Нани, починим её вместе?

Пузатый вормоловец плеснул из своей бутылки в лицо Тадао, чтобы тот очнулся.

— Ну? Говорит?

В который раз монах откашлялся и что-то неразборчиво ответил. Командир прорычал и отвесил пару пощёчин:

— Что говорит, жакр?

На его красивый расписной башмак приземлился кровавый плевок:

— А ты — горазд бить… связанных. Может, по старинке, на кулаках? Уж не знаю, на кой тебе история моей встречи с Торном, но, если выиграешь, скажу. Как тебе идейка?

Пузырь смахнул плевок с башмака платком, который отбросил следом, после чего уставился пристальным взглядом в глаз пленника. Наступила пауза, во время которой толстяк, видимо, осознавал вызов, брошенный ему монахом. Затем, разок икнув, он рассмеялся и адресовал верным солдатам позади:

— Жакр най биш⁈

Те отреагировали хохотом на слова своего начальника, который вновь развернулся к пленному:

— Твой хочет драка? С я? Твой нет головы, йокорц?

— Значит, забей меня до смерти, трусливая свинья. Но запомни на всю жизнь: даже в самом жалком йокотэрском рабе больше чести, чем в таком отродье, как ты! — Тадао снова плюнул кровью, теперь попав выше, на штанину.

Пьянчуга приказал развязать раба, не сводя с того глаз. Но и монах не отвёл взгляд, пока не рухнул на землю, освобождённый от сковывающих его пут. Самочувствие было никудышнее, но влажная после ночного дождя почва будто напитывала тело силой и энергией.

— Встать! Бой ирты! — враг размашисто откинул меч в сторону.

— Где же зрители? Разве Вормола не должна гордиться своими воинами? Может, кто-то позовёт ваших солдат? И ту женщину в большом шатре! Пусть посмотрят! Верно, командир?

Вновь обдумывая услышанное и допивая казавшуюся бездонной бутылку, толстяк уставился на монаха. Разум стал уступать алкоголю. Наконец, приняв решение, вормоловец сделал шаг вперёд и с такой силой хлопнул Тадао по плечу, что у того слегка подкосились колени. Затем, погрозив указательным пальцем перед единственным глазом, смотрящим на него, с ухмылкой кивнул головой и дал команду своим подчинённым.

Услышав приказ, солдаты тут же разбежались по лагерю, созывая всех на центральную площадь. Не прошло и пяти минут, как вокруг военачальника и его пленника собралась толпа, образовав плотную живую стену.

— Пора! Все, видь, здесь! — лицо толстяка выражало нетерпение. Пошатываясь, он обвёл толпу мутным взглядом.

— И она тоже. В большом шатре, — Тадао указал туда, откуда доносились женские крики.

Враг взревел, сжав кулаки:

— Нет! Эта парши не места рядом с вормоловцем дин. Понял? Бой!

Массивный сапог пролетел над головой вовремя увернувшегося монаха. Тут же последовал удар второй ногой, но цель оказалась ещё дальше. Стопа толстяка опустилась на землю, не успев принять устойчивую позицию, так как была выбита молниеносной круговой подсечкой. Ноги громилы разъехались, и он, беспорядочно размахивая руками-кувалдами в попытке удержать равновесие, всё же плюхнулся на свой пухлый зад, получив вдогонку хлопок ладонями по ушам, оглушивший его. Выиграв паузу, монах отошёл и опёрся о столб, к которому недавно был привязан.

— Бырды жакр най дыш! — проревел командир.

Толпа поддержала его слова криком и свистом. Навряд ли кто-то из солдат мог предположить, что их отдающий приказы начальник не может победить в драке обычного раба, да ещё и измождённого пытками. В эти несколько спокойных секунд Тадао обвёл взглядом округу.

Солнце находилось во второй половине своего дневного пути. Пусть до заката ещё далеко, но как же быстро прошёл день! Вдалеке по единственной дороге, выходящей из леса, шёл конный отряд из четырёх всадников, а за ними спешил очередной бедолага с петлёй на шее, волочащий ноги за лошадью, к которой и был привязан.

В другой же стороне промелькнула знакомая фигура. Кажется, Сэто. Вышел к рабочим из отдельно стоящего шатра с двумя большими мисками, больше похожими на корыта для кормления свиней. Неужели ему позволяют самому ходить по лагерю?

Со стороны гор повеяло свежим ветерком. Тадао сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие, голова закружилась, и на мгновение он почувствовал, как мир уходит из-под ног, но всё же, качнувшись, удержал равновесие.

В этот момент в монаха тараном влетел его противник, повалив на спину. Придавив пленного животом к земле, он начал беспощадно обрабатывать огромными кулаками свою цель. Тадао оставалось лишь закрываться и терпеть боль в надежде, что толстяк вскоре выдохнется. Но раз за разом удары не ослабевали, а, наоборот, усиливались. В какой-то момент монаху удалось сковать атакующие его руки и остановить нескончаемый град, но он тут же получил тычок головой в лоб.

Теперь одна голова билась о другую, проверяя на прочность. Во время очередного удара Тадао попал лбом толстяку точно в нос. Озверев, тот вырвался из хватки монаха и сомкнул свои ручищи на его горле, одновременно прижав к земле всем весом.

Воздух перестал поступать. Картина вокруг стремительно темнела, а звуки постепенно отдалялись, пока вовсе не стихли. Вдалеке уже слышалась прекрасная