Комбриг. Путь к славе - Даниил Сергеевич Калинин Страница 9

Но объехав небольшую рощицу, на открытом участке поля показался уже второй немецкий танк. Он шел по следу «бэтэшки», словно гончая за зверем — и, в отличие от экипажа погибшего панцера, ударил прицельно, с короткой остановки… Очередь бронебойных снарядов калибра двадцать миллиметров вспорола слабую кормовую броню — но экипаж не покинул задымивший машины. Пушка ее была исправна — и словно желая отомстить за себя, бойцы решились во чтобы то ни стало ударить в ответ!

Впрочем, экипаж вела не только отчаянная решимость драться до конца — нет, командир танка руководствовался здравым смыслом. Очереди автоматической пушки и спаренного пулемета «двойки» однозначно добьют танкистов при эвакуации из башни и на открытом участке поля, шансов добежать до окопов нет… Как, впрочем, и доползти. Ведь даже потеряв врага из виду, нацисты просто догонят ползущих в траве большевиков — и с удовольствием намотают азиатов на гусеницы.

Уж после потерь в засаде так точно! И поспешно довернув башню к новому врагу, командир «бэтэшки» нажал на педаль спуска…

Ему мешал целиться дым из быстро занимающегося огнем моторного отделения. И болванка ударила не в лобовую проекцию корпуса «двойки», а лишь зацепила ведущее колесо, сорвав гусеницу… Все же этого было достаточно, чтобы попробовать уйти — но смелый командир потерял время. Он успел открыть башенный люк, но огонь уже прорвался в боевой отсек сквозь тонкую перегородку… Скрученный язык пламени вырвался из люка, словно струя огнемета — а мгновением спустя сдетонировал боезапас осколочных снарядов, сорвав башню с погон и подбросив ее в воздух на несколько метров…

Из обреченного экипажа уцелел лишь мехвод — он успел покинуть машину через собственный люк в передней части корпуса прежде, чем огонь прорвался в боевое отделение. Может, кто-то и упрекнет его в трусости — но что еще мог поделать водитель обездвиженной машины, как помочь товарищам? Чадный дым горящего танка скрыл его от глаз немцев — как и последнего уцелевшего бойца из десанта. Один уцелевший танкист и один мотопехотинец — вот, собственно и все, кто остался от танковой засады…

— Сюда бегите, сюда! Быстрее!

Капитан закричал, призывно махнув рукой — и спустя пару минут выжившие, хрипло дыша и судорожно хватая воздух пересохшими глотками, свалились в ход сообщения… Незнакомый, чумазый танкист хрипло попросил:

— Воды!

Кудасов молча кивнул, снял с пояса собственную фляжку, протянул мехводу — а красноармейца Третьякова, бойца отделения Пархоменко, напоил подоспевший Шитюк. Дав выжившим напиться и перевести дух, ротный требовательно приказал:

— Докладывайте!

Но танкист, едва разминувшись с гибелью, потерянно замолчал, обернувшись в сторону горящего танка. Он словно не слышал вопрос капитана, не сумев еще толком отойти от догонялок со смертью — и только теперь осознал, что товарищей его больше нет… Заговорил Третьяков — худощавый красноармеец с веснушками на носу и разбитыми о башню «бэтэшки» губами:

— Товарищ капитан, докладываю… Большая колонна немцев шла, одних танков штук десять — а за ними автомашины с пехотой и пушками на прицепе. Сколько не знаю, когда бой начался, считать уже не мог… Головной танк наши подожгли, когда он мимо засады прошёл — в корму уделали. Так столб пламени полыхнул — метров пять в высоту! Еще два немца сходу накрылись, попытавшись выйти на обочину — подорвались на минах. Ну и в борта наши жгли — у немцев, говорят, борта слабые…

Словно бы в поисках подтверждения, красноармеец обернулся к танкисту — но тот по-прежнему молчал. Тогда боец продолжил:

— Конечно, оставшиеся танки развернулись, начали стрелять — а с грузовиков посыпался десант немецкий. Мы открыли огонь по команде старшины; Пархоменко вложил очередь в кузов с десантом — так ведь любо дорого! Ровной строчкой вдоль борта! И еще одну машину водитель сдуру загнал прямо на мину — куски мяса во все стороны летели…

Глаза бойца хищно блеснули при воспоминании о том, как грузовик с десантом подорвался на противотанковой мине — но тотчас потускнели:

— Только больше их было, товарищ капитан. Сильно больше. И немцы под огнем не растерялись, пушки стали отцеплять, разворачивать в сторону засады… Тогда мы по команде Пархоменко по расчетам огонь открыли. Один повыбили, уцелевшие артиллеристы залегли — а что толку? Оставшиеся пушки обстреляли наши танки, подбили одну «бэтэшку». Броневик еще раньше германские танки сожгли, он только одного германца достать успел… А к нам уже фрицы подобрались — и метров с сорока гранатами закидали! Старшина одну от себя отбросил — а его тотчас очередь, через грудь…

Третьяков вроде даже всхлипнул — но после твёрдо закончил доклад:

— Уцелевшим бойцам командир танка крикнул на корму забираться. Он метко бил — два танка германских накрыл и две пушки заткнул, уже когда отступали…

Кудасов согласно кивнул. Картина боя в засаде словно ожила перед его глазами, все встало на свои места — включая звуки перестрелки, что он слышал из окопов. Остался лишь самый главный вопрос:

— Сколько немецких танков уцелело?

Боец нервно облизал разбитые, и оттого сильно распухшие губы:

— Там разные были машины, товарищ капитан. В засаде сожгли три пушечных, что покрупнее — одна, правда, на мину наехала, и с места стреляла. Вот ее там и добили… Однако воевали также и пулеметные танки. Их крепко пожгли, два немца на минах подорвались. Но один вроде остался; он за «бэтэшкой» в погоню не пошёл — куда ему тягаться с настоящим танком! И еще две пушки у немцев точно остались…

Словно в подтверждение слов красноармейца, на дороге завиднелся низкий, приземистый танк — а следом за ним и несколько автомашин.

— Ясно… Ты, Третьяков, свою трехлинейку где потерял?

Немного пришедший в себя боец с ужасом округлил глаза. Винтарь он выронил, когда двадцатимиллиметровые бронебойные снаряды рвали тела его товарищей на броне «бэтэшки». Тогда он от ужаса забыл, как себя зовут — и бежал, слепо бежал… Парню повезло, выжил — а вот оружие потерял. Не успев еще привыкнуть к войне и понять её, красноармеец Третьяков мыслил категориями мирной, довоенной службы. А тогда утеря личного оружия была серьезнейшим нарушением! Фактически, преступлением…

Капитан, впрочем, не стал долго мучать бойца:

— Возьмёшь трехлинейку Шитюка — и чтобы стреляя, целился! А вы, товарищ танкист, готовы драться? Готовы отомстить немцам за погибший экипаж?

Совсем невысокий — метр шестьдесят, от силы — но при этом довольно развитый тяжелым крестьянским трудом мехвод словно впервые увидел капитана. Сперва взгляд его, обращенный на ротного, был непонимающим, удивленным — но осознав слова Кудасова,