Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая - Геннадий Борисович Марченко Страница 8

— Да-а, так, слышал где-то краем уха.

Высоцкий ушёл, а мы с Ритой наконец добрались до десерта, и ещё минут десять спустя оставили Павлова в одиночестве доедать свой ужин, на прощание пообещав друг другу продолжать сотрудничество. Сергей Иванович видел в этом большие перспективы, и тут я был с ним полностью согласен.

Кто бы мог подумать, что мы снова увидимся с Высоцким всего через два дня… Причём в нашей больнице и в нашем отделении, куда он попал в качестве пациента. Выяснилось, что Владимир Семенович в ночь почувствовал недомогание. Если бы с ним рядом была Марина, наверное, немедленно вызвала бы «скорую». Но актёр решил потерпеть, и только утром пригласил участкового врача. Та появилась на удивление оперативно, возможно, узнав, кто её дожидается, определила у занемогшего приступ стенокардии и предложила немедленную госпитализацию. Вот по направлению участкового врача Высоцкого почему-то в нашу ничем не выделявшуюся больницу и отправили.

Я сам с утра мотанулся в институт, посетил совещание на кафедре, и только когда ближе к обеду заявился в отделение, узнал о знаменитом пациенте. Положили артиста в палату на двоих, что находилась справа от сестринского поста. Таких палат было две. Одна уже была заселена, а вторая пустовала, так что Высоцкого в неё и определили. И не факт, что у него появится сосед, всё-таки знаменитость. Тем более в других палатах свободные места имелись в достатке — только в пятницу три места в мужских палатах освободились. Один пациент, к сожалению, скончался, ну там и возраст был — 91 год, я бы просто физически, наверное, не смог восстановить его сердечно-сосудистую, настолько всё было изношено. Честно говоря, и сам больной не горел желанием жить. После смерти жены в последние двадцать лет жил бобылём. Единственная дочь была репрессирована за связь с «врагом народа» и сгинула в лагерях, так и не оставив наследников. Фёдор Иванович отказался от иглоукалывания, мол, всё равно что мёртвому припарка. Меня уже супруга моя Танюша на том свете заждалась, да и дочка Ксения тоже. Такая вот грустная история.

Вести Высоцкого, как мне сообщили в ординаторской коллеги, взялся сам завотделением. Не иначе Гольдштейн рассчитывает в театре на Таганке блат заиметь, чтобы получать билеты без многочасовых стояний в кассы. Хотя, может, я грешу на Якова Михайловича, и он взялся за Высоцкого чисто по зову сердца.

Конечно же, и я не замедлил наведаться в палату актёра. Естественно, с разрешения Гольдштейна, которому я предварительно сообщил, что пару раз сталкивался с Высоцким и мы, пусть и не близко, но знакомы.

Высоцкий как раз лежал под капельницей, когда я после короткого стука в дверь вошёл в его палату. На нём была обычная майка-алкоголичка, зато из-под слегка скомканного одеяла выглядывали адидасовские штаны с характерными лампасами, из которых, в свою очередь, торчали ступни в серых носках. Лицо барда украшала небольшая щетина, а в правой руке (левая с иглой от капельницы в вене лежала вдоль тела) он держал журнал «Огонёк».

При моём появлении бард удивлённо вскинул брови.

— Арсений?

— День добрый, Владимир Семёнович! — улыбнулся я. — Я самый. Даже и не знаю, радоваться или огорчаться, что вы угодили в моё отделение.

— Да уж, тебя-то я видеть, конечно, рад, но лучше бы при других обстоятельствах.

— Как говорится, всё, что ни делается — к лучшему. Раз вы оказались у нас, то мы за вас как следует возьмёмся. А я могу от себя предложить, как вам получше станет, поучаствовать в сеансах иглоукалывания. Можно улучшить как общее состояние организма, так и его отдельных органов. Я их провожу официально, у меня тут даже свой кабинет, заодно и материал для кандидатской набираю.

— И что, помогает?

— Ещё как! Что, рискнёте? Хотя риска никакого и нет, может быть только лучше.

— Ну если риска нет, — кривовато улыбнулся пациент, — то можно попробовать. Хотя я мог попробовать ещё в прошлом году, когда мы с Мариной были на Гавайях. Но там помимо игл ещё и какие-то шаманские обряды предлагали, но мы решили не рисковать.

— Ладно, отдыхайте, вам сейчас нужен покой, а как станет получше — у меня к вам будет серьёзный разговор.

— Ишь ты, серьёзный? Заинтриговал, — без улыбки, но со смешинкой в глазах ответил бард. — Теперь буду лежать и мучиться, что же ты такого хочешь мне сказать.

— Не мучайтесь, это будет предложение, от которого вы не сможете отказаться, — хмыкнул я. — А выбор будет за вами. Всё, отдыхайте!

В среду тщательно выбритый, в синем трико, Высоцкий уже прогуливался по отделению, скучая от вынужденного безделья, что всячески противоречило его бурной натуре. А я ближе к вечеру наконец затащил его (естественно, с санкции Гольдштейна) в свою берлогу на иглоукалывание.

— Ты это, Арсений, не называй меня по отчеству, а то я так себя каким-то старым дядькой чувствую, — попросил Высоцкий, пока я вкручивал в его кожу иглы. — И можно на «ты». Договорились?

— Хорошо, Владимир… эээ… Просто Владимир, — хмыкнул я. — Но на «ты» не могу, это противоречит этике отношений врача и пациента. Разве что за стенами больницы… Ну и здесь, батенька, буду и дальше выкать.

Само собой, по ходу дела воздействовал ещё и ДАРом, естественно, предупредив Высоцкого, что, как и в случае с травмированным пальцем, применю энергетическое воздействие по восточной методике.

В общем, как следует подлатал сердечно-сосудистую систему Владимира Семёновича. Мысленно я его всё же называл по имени и отчеству, не мог заставить себя думать о нём как о просто Володе. Пошлостью. Каким-то необоснованным панибраством. Что ли, попахивало.

Как бы там ни было, по ходу дела я вымотался изрядно, давно не испытывая таких нагрузок. С тех пор, как здесь же спасал от смерти схватившего инфаркт пациента. Главное, что Высоцкий сразу же ощутил эффект. Я ещё иглы с него снять не успел, а он уже заявил, что чувствует себя значительно лучше, так, как не чувствовал себя уже лет двадцать.

— А вот ты чего-то поплохел, — заметил он, когда перестал напоминать ёжика. — Прям в полуобморочном состоянии.

Я вяло отмахнулся.

— Расход энергии не проходит бесследно. Поможет хорошее питание и сон. Сегодня как домой приеду — сразу на боковую.

— И всё это ради меня? Ну ты, Арсений… Человечище! Я тебе песню посвящу.