Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 7

Греться на солнышке было последним, о чем бы я в эту минуту мечтал, но я и впрямь понимал замечание моего спутника и даже был с ним согласен. Ибо то, чего у нас нет, и даже иметь не можем, всегда манит сильнее, чем то, что лежит на расстоянии вытянутой руки. Правда, когда я услышал слово «туман», меня пробрала какая-то странная дрожь. Словно и в самом этом слове, и в его образе было нечто пугающее, нечто, ведущее в иной мир, в котором клубились неведомые человечеству чудовища. Но в то же время в этом понятии, с которым у меня странным образом ассоциировались страх и боль, была заключена и странная тоска, и сладость… Я отряхнулся. Какие дьяволы нашёптывали мне мысли о тумане?

Внезапно Баум остановился.

— А может, мы бы зашли по пути в какую-нибудь винную лавку? — с надеждой спросил он. — Стакан терпкого белого вина, принесенного из прохладного подвала, или яблочного сидра пошел бы нам на пользу, не находите? — Он смотрел на меня умоляющим взглядом. — Вы говорили, что не выпьете до захода солнца ни капли хмельного, и я с этим полностью, безоговорочно согласен! Но ведь сидр или белое вино — это никакой не хмельной напиток! Это всего лишь освежающий, прохладительный напиток, — продолжал он объяснять. — А употреблять его мы будем не с целью притупления наших чувств, а совсем наоборот: с целью спасительного извлечения их из вызванного зноем отупения и с целью придания нам сил перед походом через город, раскаленный, словно адский котел.

Я покачал головой, восхищаясь не столько его красноречием и даром убеждения (хотя изъяснялся он, вне всякого сомнения, весьма складно), сколько тем, что ему не лень было строить столь изысканно сложные предложения несмотря на то, что язык во рту заплетался от вдыхаемого жара. Затем я немного подумал и удовлетворенно кивнул, довольный тем, как прекрасно он сформулировал мысли, которые и мне ведь приходили в голову и которые казались мне с каждой минутой все более разумными.

— Умного человека и послушать приятно, — наконец с одобрением заключил я. — А кроме того, вы правы, до переулка Златокузнецов еще порядочный кусок пути, так что стоит перед этим набраться сил.

— Только вам придется стать моим благодетелем, — сказал он, беспомощно разводя руками. — Ибо у меня даже, как вы сами знаете и видите, нет сейчас ни собственных штанов, ни рубахи. Но все до последнего гроша я отдам вам дома.

Я взглянул на него и невольно улыбнулся, потому что в этом одолженном, неподходящем ему плаще-рясе он выглядел отчасти жалко, отчасти забавно. А гротескный образ довершали еще и его длинные усы, торчащие в стороны, и потная лысина, покрасневшая от усталости и зноя.

— Разумеется, — сказал я. — Я с радостью на это соглашусь, и скажу вам также, что жалованье инквизиторов, хоть и не делает из них богачей, но и совсем уж бедняками, слава Богу, мы не являемся…

Мы проходили мимо церкви Святого Креста, монументального сооружения, пожалуй, самого великолепного в нашем городе. Огромная фигура Иисуса стояла рядом с церковным крылом, обнимая здание рукой и символически беря его под свою опеку. В свободной, правой руке Христос держал меч. Голова нашего Господа была покрыта римским шлемом, скрывавшим щеки и нос под золотым металлом. Иисус смотрел куда-то вдаль, в сторону невидимой с нашего места, но различимой с уровня Его глаз излучины реки. Так, должно быть, он смотрел на Рим, когда Его армия стояла под стенами Вечного Города, чтобы бросить к Его ногам империю и провозгласить Его новым Императором. Но если бы обойти этот памятник и взглянуть на него с другой стороны, то мы бы увидели лик измученного Христа в терновом венце. То был Двуликий Иисус — свидетельство того, что наш Господь сначала добровольно и смиренно предал себя на муки, а затем от этих мук освободился во славе, чтобы покарать грешников, которые ранее осмелились поднять на него свои нечестивые руки…

Аптекарь остановился, смиренно преклонил оба колена и медленно и торжественно перекрестился. Я не знал, был ли он и впрямь так набожен, или же хотел мне угодить. А может, я не имел к его поведению никакого отношения? Может, он просто желал, чтобы граждане нашего города знали его как человека богобоязненного и тем самым больше ему доверяли как мастеру аптекарского дела? Что ж, учитывая, что уже в первую неделю своего пребывания Баум угодил в инквизиторскую допросную, то ему определенно нужно было теперь срочно позаботиться о восстановлении подмоченной репутации. А в свою очередь, если у него были враги или ненавистные конкуренты, то уж они-то постараются, чтобы весть об аресте аптекаря разнеслась стоустой молвой по всему городу. Зная такого рода слухи, я прекрасно понимал, что они будут не только повторены тысячу раз, но и образ в них исказится, преувеличится и чудовищно извратится. Что ж, моего бывшего узника, а ныне спутника, ждала, по всей видимости, борьба за доброе имя и добрую репутацию. Я был уверен, что это будет нелегкая битва, и не стал бы ставить на то, что она закончится победой.

Когда Баум поднялся с колен и еще раз благоговейно перекрестился, я решил, что самое время заговорить с ним о деле, которое меня интересовало. Посмотрим, скажет ли он правду, или же будет увиливать, юлить и изворачиваться. Разумеется, второе вовсе не обязательно свидетельствовало бы о вине, но уж точно не снискало бы моей симпатии.

— Ну хорошо, господин Баум, — начал я, серьезно глядя на него. — Надеюсь, вы не держите меня за идиота и не думаете, будто я поверил, что вы не знаете, за что вас арестовали. — Я посмотрел ему прямо в глаза. — За что тебя арестовали, Йонатан? И не оскорбляй меня, говоря, что понятия не имеешь и что тебя это даже не интересовало, иначе мы с тобой сильно поссоримся.

Он резко открыл рот, словно хотел возразить, но тут же захлопнул его так сильно, что у него лязгнули зубы.

— А вы не арестуете меня, когда узнаете? — жалобно спросил он.

— Нет документов, нет ничьих показаний, так что мне и арестовывать тебя не за что. Пока что, — решительно подчеркнул я. — А теперь говори.

— Кто-то донес, что я отравил людей, — признался он так тихо, что почти шепотом. — Но я бы в жизни такого не сделал, потому что…

— А какое нам до этого дело? — прервал я его, нахмурившись. — Инквизиция не преследует отравителей. Пусть этим занимаются городские власти.