Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 69

Подумать только! Так, значит, передо мной был состоятельный мясник и влиятельный горожанин, который к тому же был ценителем античной культуры. Приятно было осознавать, что человек, достигший материальных высот, начинает испытывать все более утонченные духовные потребности. Кто знает, быть может, вскоре он вместе с друзьями, картинно набросив на плечо тунику, станет горячо рассуждать о различиях между Платоном и Аристотелем? Пока что, правда, его потребности были несколько менее изысканными, но все ведь приходит со временем. Беда лишь в том, что этого самого времени у Цолля могло остаться совсем мало. Стрелки на часах его жизни опасно приблизились к полуночи, и я не знал, надолго ли смогу их остановить и сумею ли когда-нибудь повернуть вспять.

— Продолжайте, господин советник, — попросил я. — Прошу простить, что прервал вас, и поведайте мне, сделайте милость, какую роль вы исполняли в этих представлениях, ибо, как я полагаю, она не сводилась к роли пассивного зрителя…

— Да уж, не сводилась, — мрачно согласился он со мной. Затем наконец поднял на меня взгляд. — Клянусь мечом Господним, молю вас, поверьте, что в этом нет ничего дурного, ничего демонического или магического, — заговорил он быстро. — Лишь легкомысленная забава по образу и подобию живописных шедевров, существование коих отнюдь не оскорбляет нашей святой веры. Разве наши, христианские, художники не являют нам сцены не только исторические или библейские, но и взятые из греческой и римской мифологии? Признайте, мастер Маддердин, что это так. — Он сложил ладони.

— Охотно признаю вашу правоту, — сказал я. — Хотя я все еще не понимаю, к чему мы клоним…

— Я тоже переодеваюсь в этом нашем театре, — наконец выдавил он из себя.

Ну да, разумеется. Я бы мог уже сейчас поставить сто крон на то, что знаю, кем именно он наряжается. Но я, конечно, должен был спросить, дабы он подтвердил это собственными словами.

— Чью роль вы играете, господин Цолль? — Я старался, чтобы мой голос был тихим и спокойным.

— Клянусь мечом Господним, это не то, что могло бы показаться. — На этот раз он схватил меня за руки. Хватка у него была поистине сильная, а сейчас еще и усиленная нервным напряжением.

Я схватил его за загривок и притянул его голову так, что его ухо оказалось прямо у моих губ.

— Вы переодеваетесь сатиром, господин Цолль, это же ясно: раз в вашей фантазии есть прекрасные нимфы, то должен быть и сатир. Какой наряд вы тогда надеваете? Меховые штаны и куртку?

Он громко сглотнул.

— В этом нет нужды, — ответил он сдавленным голосом. — Ибо я сам по себе, знаете ли, весьма волосат. Девицы говорят, что в моей груди они могут утопить пальцы, как в ковре, — добавил он чуть более веселым тоном.

Я так стиснул ему шею, что он удивленно охнул, ибо мне не понравилось, что к нему возвращается хорошее настроение. В том положении, в котором мы оказались, не было ничего радостного.

— Так что тогда? — спросил я.

— Башмаки на котурнах. — Он вздохнул. — Чтобы были похожи на копыта.

— Дальше.

— Пояс с небольшим хвостом сзади.

— И?

— Но клянусь вам, что…

— Рога, верно? — прошипел я.

— Да, рога, — прошептал он обреченно. — Особая сбруя с козлиными рогами.

Я отпустил его и отстранился на расстояние вытянутой руки.

— Вы влипли в серьезные неприятности, — заключил я.

— Но я же клянусь вам, что ничего…

Я резко поднял руку, заставляя его замолчать.

— Неважно, каковы были ваши намерения, и неважно, какие цели вы преследовали. Важно, как они будут истолкованы. Я могу поверить вашим заверениям, что это всего лишь забава в «живые картины», но архидьякон не поверит, ибо, во-первых, не захочет, а во-вторых, поверить ему будет невыгодно.

Еще в Древнем Риме были известны подобные переодевания. И не только во время пиров или игр в «живые картины», но и, к примеру, по случаю таких празднеств, как Луперкалии. В их дни юноши, одетые в козлиные шкуры, нападали на прохожих и били их ремнями, сделанными из шкур жертвенных животных. И хотя многие христиане видели в этом поклонение дьяволу, в Святом Официуме мы осмеливались полагать, что мальчишкам больше хотелось побуянить, а если повезет, то и поймать какую-нибудь девицу и подшутить над ней в козлином наряде, а благодаря маскараду остаться неузнанным в случае расследования.

— Что делать? Что же делать? — Он смотрел на меня так, словно верил, что я вот-вот измыслю некий чудесный способ, чтобы всё вернулось на круги своя. — Вытащите меня из этой передряги, и вы до конца своих дней не забудете моей щедрости, — горячо пообещал он.

— Тс-с-с, — остановил я его. — Об этом и речи быть не может. Мешок с золотом не только не вытащит вас из этой трясины, но и утянет еще глубже. Вы думаете, что посулили обвинителям, как не долю в вашем конфискованном имуществе?

Я на миг задумался.

— Где ваш наряд сатира?

— В сундуке в спальне, — глухо ответил он.

Я кивнул.

— Значит, люди архидьякона нашли его во время обыска, — произнёс я. — Ибо они хоть и болваны, но не стоит обольщаться, будто настолько, чтобы не заглянуть в сундук. Наряд станет подтверждением женских показаний. Ага, и что же вы там делали с этими девицами?

— Ну, как что? — удивился он.

— Помимо плотских утех, — ответил я. — Происходило ли что-то еще?

— Нет, ничего не происходило. Только шлёп-шлёп… — Он бессознательно несколько раз ударил кулаком по раскрытой ладони.

— Шлёп-шлёп, — повторил я. — Архидьякон вам сейчас устроит такое «шлёп-шлёп», что костей не соберёте. Ну хорошо. Кто знал о ваших затеях?

Он пожал плечами.

— Никто.

— Вы никого не приглашали?

— Нет. — Он покачал головой. — Зачем? Девицам меня одного вполне хватало, да и я бы не хотел видеть, как кто-то другой их ублажает…

— Но ведь это шлюхи. Каждый день их ублажает кто-то другой.

Он пожал плечами.

— Но не у меня на глазах, — ответил он.

Что ж, в этом и впрямь была своя логика.

— А слуги? — спросил я.

— Я давал им выходной.

— Значит, донесли сами девицы, — заключил я. — Вы издевались над ними? Били? Не заплатили? Почему они хотят вас утопить?

Он возмутился так бурно и естественно, что трудно было не поверить в искренность этого негодования.

— Что вы, мастер Маддердин! — воскликнул он. — Вы ведь ходите в тот же бордель, что и я. Хоть одна из девок на меня когда-нибудь жаловалась? Бьюсь об заклад, что нет…

Это, конечно, ни о чём не говорило. Я знал многих, кто на людях вёл себя безупречно, а когда оказывался вне поля зрения,